После вчерашнего разговора со Стилтоном я хотела первым делом уделить некоторое время истории халдеев. В книге, которую дал мне Стилтон, говорилось, что халдеи правили Вавилонией до 539 года до нашей эры, когда Вавилонию захватила персидская империя Ахеменидов.
По-моему, персы-ахемениды в тот момент правили также и Египтом. Чтобы проверить себя, я взяла с полки книгу сэра Библиуса Паджа «История Древнего Египта». Да, так и есть! Вот, пожалуйста: персидский император Камбис захватил Египет в 526 году до нашей эры.
А это значит… это значит, что халдеи и египтяне были народами, покоренными одним и тем же правителем. Может быть, именно тогда халдеи заинтересовались египетскими богами? Или это египтяне решили использовать халдейскую клинопись, чтобы было труднее расшифровать сделанную на табличке надпись? В любом случае, ничто не сближает разные народы так сильно, как общий враг. Хотите пример? Посмотрите на меня и Фагенбуша.
Кстати, о Фагенбуше, что-то я не видела его все утро – странно. Я оторвалась от книги и взглянула на свои часы. Решив, что пора размять ноги и проверить, как там дела у Генри, я вышла из библиотеки и нашла брата устроившимся рядом с набором старинного оружия, развешанного в стенной нише рядом с холлом.
– Отлично устроился, Генри! Чем порадуешь?
Он аккуратно выполз из своего укрытия, стараясь не задеть оружие – деталь, которую я отметила с особым удовольствием.
– Да пожалуй, ничем на самом деле, – сказал Генри. – Все работают наверху, готовятся к открытию выставки. Правда, без Фагенбуша. Этот прячется в своем кабинете, все время дергается и чешется, будто у него муравьи в штанах.
«Ну да, песок пустыни. Это почти то же самое, что муравьи», – подумала я, а вслух похвалила брата:
– Отличная работа.
– А вообще-то здесь скука смертная, – пожаловался Генри. – Не понимаю, почему тебя так волнует вся эта музейная фигня.
Фигня? Волнует? Если Генри повезет, он никогда не узнает, почему меня волнует эта фигня.
– Если устал, иди поиграй в свои шарики или почитай в гостиной.
– Ты нашла мои мраморные шарики? – встрепенулся Генри.
Я моргнула, очень сожалея о том, что вообще заикнулась о его драгоценных шариках.
– Нет, не нашла. Мне очень жаль.
– Это были мои любимые, – мрачно заметил он.
– Ну, тогда посиди, почитай. Хочешь?
Генри ничего не ответил, разочарованно вздохнул и поплелся по коридору, а мне пора было возвращаться в библиотеку. Но не успела я сделать и двух шагов, как из-за одной из колонн послышалось негромкое «тсс». Я знала только одного человека, который таким способом объявлял о своем приходе.
– Уилл! – я резко просунула свою голову за колонну, и Липучка подскочил от неожиданности.
– Ой, как вы меня напугали, мисс.
– Прости, я не хотела. Ты принес мне сообщение от Вигмера?
Как только я произнесла имя Вигмера, Липучка Уилл волком посмотрел на меня и мрачным тоном ответил:
– Ага, принес, мисс. Он сказал, что не хочет больше получать сообщения через меня. Хочет, чтобы вы делали это через другого связника. Он велел мне вам передать: «Если она не хочет вылететь из нашей организации, пусть передает свои сообщения так, как ей приказано».
О, господи! Все именно так, как я опасалась, даже еще хуже.
– Мне очень жаль…
– Значит, я недостаточно хорош, чтобы доставлять сообщения его светлости, этой шишке на ровном месте, – перебил меня Уилл. Руки он сжал в кулаки, но в его глазах я прочитала затаенную боль и растерянность.
– А может быть, все это связано не столько с нами, сколько с Фагенбушем? – медленно заговорила я, импровизируя прямо по ходу дела. – Что, если Вигмер хочет таким образом проверить, на что вообще способен этот Фагенбуш, прежде чем послать его на более серьезное задание? Не забывай, Фагенбуш пока что ходит в Братстве только в учениках.
Лицо Уилла разгладилось, и он заметно повеселел.
– А что? Вполне может быть. Тогда все в порядке. Ну, а мы с вами чем займемся тем временем, мисс?
– Вигмер что-нибудь говорил об Изумрудной табличке?
– Нет, мисс.
Проклятье. А я так надеялась получить от Вигмера хоть какой-то совет!
– Пока пару дней мы просто подождем и посмотрим, что к чему, – поразмыслив, сказала я. Потом мы договорились, что Уилл выйдет со мной на связь утром в пятницу, и на этом расстались.
И очень вовремя расстались, скажу я вам! Не успел Уилл испариться, как на весь холл раскатился луженый голос моей бабушки:
– Теодосия!
Я, разумеется, бросилась здороваться.
– Вот ты где, дитя мое, – сказала бабушка, увидев меня.
– Здравствуйте, бабушка, – как можно вежливее ответила я.
– Давай поскорей, – шмыгнула бабушка носом. – Я, знаешь ли, не могу с тобой весь день возиться, – она указала тростью на стоявшую у нее за спиной женщину с землистым лицом и длинным носом. – Это мадам Уилки, портниха. Она снимет с тебя мерку для траурного платья.
Оп-ля! А у меня это траурное платье напрочь из головы вылетело!
– Пойдем, – бабушка схватила меня за руку и потащила в сторону нашей семейной гостиной. – Там мерку снимем.
Не так много можно найти вещей, которые я ненавижу больше, чем примерку платьев. Во-первых, это ужасно скучно – стоять и ничего не делать, пока какая-нибудь миссис с кислым лицом тычет тебя во все места своим жестким костлявым пальцем или булавками. Во-вторых, что самое отвратительное, ты не имеешь права даже заикнуться о фасоне будущего платья или о ткани, которую тебе хотелось бы выбрать. Любую ткань, которая тебе нравится, тут же объявят слишком яркой, или слишком броской, или совершенно неподходящей (с фасоном платья происходит то же самое).
Не обращая внимания на возникшие между мной и мадам Уилки трения, бабушка с восторгом вернулась к своей любимой теме – похоронам адмирала.
– Никак не могу решить, должны ли женщины на похоронах быть в черных вуалях или без них, – задумчиво поделилась она.
Гром и молния! Я что – хозяйка похоронного бюро? Откуда мне знать, нужны эти чертовы вуали или нет? К счастью, мне на помощь пришла мадам Уилки. Она на секунду прекратила втыкать в меня свои булавки и сказала:
– Черные вуали на похоронах давно уже не надевают, мадам.
После этого портниха замолчала, словно выжидая, примет ее совет бабушка или нет.
Бабушка совет не приняла. Она грохнула своей тростью в пол и объявила:
– Не надевают потому, что понятия больше не имеют, что такое настоящие похороны.
Мадам Уилки растерянно моргнула, пролепетала: «О, конечно, мадам», и вернулась к своей работе.