— Ну, что ты, что ты, Мышь! — заволновался Птах. — Ты такая… такая целеустремлённая, да ты ещё всех переплюнешь, то есть, я хотел сказать, перелетаешь. Я ведь не отказываюсь. Только не так уж много я знаю, к сожалению, — вздохнул птенец. — Но что знаю, то расскажу… А чего не знаю… мы спросим у папы! Папа наверняка знает всё!
С того самого дня Мышь каждое утро спешила на занятия к своему маленькому другу. Ох, и странные это были уроки! Мышь подпрыгивала вверх, поджимала лапы и принималась лихорадочно бить крыльями, пытаясь удержаться в воздухе хотя бы несколько мгновений, а Птах сидел в сторонке и объяснял, что, по его мнению, она делает не так.
Выслушав его замечания, Мышь предпринимала следующую попытку. Птах выискивал новые недочёты, и всё повторялось вновь.
А когда прилежная Мышь чувствовала, что от тоненьких, но повелительных окриков «спину ровнее!», «левое крыло поднять!», «уши прижать!» у неё голова начинает идти кругом, они устраивали перерыв и шли собирать землянику.
Птах кружил над поляной, высматривая в зелёной траве красные ягодки, а сладкоежка из домика с круглыми окнами собирала их в туесок из берёзовой коры. После обеда маленькие друзья усаживались где-нибудь в тени и, перемазавшись ягодным соком с ног до головы, принимались мечтать о том, какие чудесные дальние прогулки они станут устраивать, когда Птах ещё чуть-чуть подрастёт, а Мышь наконец-то выучится летать.
В один из ближайших дней (это было примерно через неделю после того, как в лесу водворилась Вещая Птица), Ночная Мышь выбежала из дома с круглыми окнами позже обычного. Так уж получилось, что Верёвочный Заяц наконец дочитал свой пиратский роман, и, с сожалением захлопнув пухлый потрёпанный том, решил, что пора выздоравливать.
За то время, что старый мечтатель предавался насморку и дальним странствиям, углы гостиной успели зарасти паутиной, а маленькие окошки основательно запылились, так что всё утро Заяц и его подопечная потратили на генеральную уборку, немного напоминавшую генеральное сражение.
Удивительно, но факт, отлично известный учёным и домохозяйкам, — беспорядок и в галактике, и в кладовке мгновенно накапливается сам, а вот на то, чтобы привести в порядок хотя бы один крошечный кусочек Вселенной, приходится потратить множество времени и сил.
Когда Ночная Мышь собралась, наконец, в гости к Птаху, солнце уже припекало вовсю, но кроху это не остановило. Она поправила на голове свою прекрасную жёлтую шляпу и бодро зашагала к овражку, где гнездилась семья Птаха и вся их пёстрая и шумная родня.
Туда, к ельнику вела широкая удобная тропа. Но едва выбравшись на неё, Мышь тут же прыгнула назад в густую траву. По дорожке навстречу ей трусила Печальная Икка. А она, замечтавшись, вполне могла наступить на любого из своих многочисленных знакомых. Икка была такая большая и такая рассеянная.
«Конечно, огромное утешение знать, что на тебя наступили нечаянно, безо всякого злого умысла, но всё-таки это не слишком приятно», — думали друзья романтической коровы и старались под ноги ей не попадаться. Вот и благоразумная Мышь сперва укрылась под колючим кустом бузины и только потом поздоровалась:
— Добрый день, Икка!
— Добрый… — близоруко прищурилась корова. — Здравствуй, моё дорогое дитя!
— Как ваше здоровье? Как поживаете? Куда это вы так спешите? — Мышь старалась быть вежливой и поэтому единым залпом выдала три самых вежливых вопроса, которые знала.
— Я тороплюсь плакать! — величественно обронила романтическая корова, мотнула головой (что, по-видимому, должно было означать «прощай!») и не спеша потрусила дальше.
Мышь озадаченно повела ушами. Подобная краткость была ну совсем не в характере красноречивой и многословной Печальной Икки. Но времени задуматься об этой странности у маленькой непоседы не было. Она и так уже опаздывала на урок.
Птах в этот день был также необычайно задумчив и немногословен и даже замечания отпускал рассеянно, словно нехотя. Когда же, не удержавшись в воздухе, его приятельница плюхнулась на траву в третий раз, птенец вздохнул и тихонечко пискнул:
— Мышь, а Мышь?..
— Что? — спросила Ночная непоседа, поднимаясь с земли и отряхиваясь от забившихся под шляпу травинок. — Карамельки у меня, к сожалению, уже кончились, извини…
Но Птах так яростно замотал головой, что ей стало ясно — дело тут не в карамельках.
— Пообещай, что сделаешь, — неожиданно попросил птенец.
— Обещаю, — незамедлительно отозвалась Мышь, — а что сделаю?
— Отведи меня к порочице… То есть, я хотел сказать, к пророчице, — поправился Птах, — мама одного меня не пускает, говорит, что я ещё маленький. А ты — большая. С тобой можно.
— Подожди, подожди, какая еще поророчица, — удивилась Мышь, — и кого это она порочит?
— Неужели ты ничего не слышала, — не поверил птенец, — у нас весь овраг только о ней и говорит. Вещая Птица с Дальней Поляны.
— А, Вещая Птица, — разочарованно протянула летунья-неудачница, — эта… синяя… с хохолком…
— Вот-вот, — обрадовался Птах, — говорят, она необыкновенная и всё обо всех знает.
— Может быть, — не стала спорить с ним подружка, — интересно, а знает ли она о коробочке цукатов… я тайком распечатала её в кладовке на прошлой неделе?… — Мышь задумалась. — Нет, я возражаю! Так нельзя. Я и сама-то всего о себе не знаю. И ей не советую. Подумаешь — хохолок…
Птах грустно вздохнул. Мышь смягчилась:
— Но если ты так хочешь на неё посмотреть…
— Очень хочу! — простодушно признался Птах, ведь он был ещё совсем кроха, маленький, но очень самостоятельный птенец, у него лишь две недели назад начали пробиваться первые перья. — И знаешь, Мышь… если она такая вещая, то должна знать, почему у тебя не получается взлететь…
— Идём, — подскочила на месте Ночная Мышь, — чего же мы тогда ждём? Идём немедленно! И пусть она только попробует не вещать!
— Вот-вот — пусть только попробует! — грозно подтвердил Птах и, не удержав равновесия, перевернулся в воздухе.
Печальная Икка вовсе не утратила расположение к своей маленькой подружке и любовь к долгим задушевным разговорам. Но так получилось, что сегодня она спешила по чрезвычайно важному делу, спешила и, как всегда, опаздывала. Мечтательные прогулки отнимают столько времени и сил! Не успеешь и оглянуться, а солнце уже подбирается к полудню.
Только очень чёрствые, ничего не понимающие звери, могли посчитать романтическую Икку бездельницей. Дел у неё было невпроворот, и все они подчинялись самому строгому распорядку. Ровно в полдень, когда Птица Людмила объявляла перерыв на обед и прекращала пророчествовать и вещать, Печальная Икка устраивала неподалёку от пригорка со страшным газонным предупреждением сеансы живительного гигиенического плача.