– Джайлз, вам не кажется, что мистер Эплби переутомился?
– Нет, не кажется.
Ноэль сел на кровать.
– Друзья, – глухо произнес он, – дайте указания, что я должен сделать.
Эплби на пару секунд задумался.
– Мы считаем, что мистер Криспин может сейчас о чем-то говорить с мадам Меркаловой. Ступайте к ней в комнату…
– О господи!
– Ступайте к ней в комнату, постучите и позовите его. Если окажется, что он там… или же его там нет… скажите следующее. – Эплби задумался, как бы это выразил Ноэль. – Скажете: Джервейс, вы можете пойти и разобраться с этим сыщиком? Он вверх дном перевернул вашу комнату и хочет обвинить вас в похищении секретного договора с Руританией. И…
Готт робко попытался возразить:
– Не слишком ли опасно выдавать?..
– И убедитесь, – продолжал Эплби, – что дама слышит каждое ваше слово. Затем возвращайтесь сюда: члену семьи следует быть на виду. А теперь не мешкайте. Ночь прошла, а мы все еще топчемся на месте.
Ноэль ушел. Эплби продолжал расхаживать по комнате. Готт сел у огромного камина Джервейса и стал задумчиво смотреть на сажу, что было единственным, что Эплби там нашел. Внутренним взором он вернулся на заднюю сцену зала, разместив там казавшийся неправдоподобным отряд детективов, фотографировавших и пылесосивших вокруг тела лорд-канцлера Англии. Они являлись символом вопиющего факта: пистолетный выстрел, все еще окутанный тайной, выбросил Скамнум в мир столь же фантастический, как и любое место действия елизаветинской драмы. Он представил себе окровавленный ковер в комнате Элизабет. Это, как ему казалось, был не символ, а скорее угроза, предвестие опасности, затаившейся неизвестно где. Он вдруг отдаленно, но весьма явственно ощутил, что, возможно, он испытает то, о чем никогда раньше и не думал, – чувство паники.
– Джон, – сказал он, – по-моему, я вот-вот запаникую.
– Вы хотите сказать, что переживаете за леди Элизабет. Надеюсь, вскоре у нас будет столько дел, что не останется времени на раздумья о призрачной опасности.
Его слова прозвучали не очень благожелательно, поскольку он произнес их весьма рассеянно. Эплби тоже представлял себе заднюю сцену, которая казалась ему как-то странно наложенной на другую сцену, где он видел аллегорическую борьбу стихий. Причудливый перекрестный монтаж «Гамлета» с «Предзнаменованиями»… Он отогнал картинку как плод утомленного воображения.
Вернулся Ноэль.
– Идет, – сообщил он. – Он вздрогнул, как провинившийся школьник при вызове к директору… Нет, не думаю. – Он умолк, чтобы насладиться сравнением, и добавил: – По-моему, он очень раздражен. – После этого Ноэль уселся на кровать с видом нетерпеливого завсегдатая Национального спортивного клуба.
Прошло с полминуты. В коридоре послышались быстрые, но уверенные шаги. Дверь открылась, и вошел Джервейс. Он обвел комнату неторопливым взглядом и произнес:
– Могу я получить объяснения по поводу творящегося здесь? – Он и впрямь не выглядел виноватым. Но он и не казался разгневанным, пока тихо не добавил: – Вы, тупой павиан?
Ноэль с наслаждением заворочался на кровати. Готт издал неодобрительный возглас, тотчас показавшийся ему менторским и в какой-то степени жалким. Эплби же ответил:
– Садитесь.
Джервейс вскинул брови так же, как Ноэль чуть раньше. Он нарочито медленно опустился в самое удобное кресло.
– Господин инспектор, – начал он, – я не возражаю против того, что вы немного порылись в моих вещах. Это сравнительно невинное времяпрепровождение, пока мы не сможем вас отсюда вывести. Но я категорически протестую против того, что за мной охотятся по всему дому подобным образом. И мое негодование в куда меньшей степени относится к вам, нежели к присутствующему здесь моему кузену, который ведет себя как посыльный, стараясь выглядеть джентльменом. А теперь, что вы хотите?
– Фотоаппарат, – ответил Эплби.
Глаза Джервейса сузились.
– Дорогой мой, – протянул он, – вы напрасно тратите время.
Эплби было безразлично, кто он – «тупой павиан» или «дорогой мой». Он сказал:
– Как вам, возможно, известно, дом полностью оцеплен. Пожалуйста, вернитесь и принесите фотоаппарат.
Готт вдруг подумал: а что, если герцог ошибся? Нельзя подобным образом обращаться с самими Джервейсами Криспинами мира сего, не избежав неприятных последствий, если не чувствуешь чьей-то сильной поддержки. Однако Эплби казался полностью уверенным в себе.
– Я уже сказал, что вы напрасно тратите время. – Джервейс сделал паузу и немного смягчился. – Вы можете объяснить, в чем меня подозревают?
– В том, что вы вынесли документ из зала, сфотографировали его после того, как оставили мистера Готта в комнате лорда Олдирна, а потом поместили его туда, где он был обнаружен на сцене.
Эти слова явно ошарашили Джервейса. И он, разумеется, разозлился: Эплби едва ли мог припомнить более разъяренного субъекта. Тот повернулся к Ноэлю:
– Так вот, значит, что ты имел в виду под руританскими договорами!
Он снова посмотрел на Эплби.
– Кроме этих фантазий на мой счет есть ли у вас хоть какие-то причины полагать, что документ вообще побывал в чьих-то руках?
– Да.
– И у вас нет другой работы, кроме как выдвигать инсинуации против меня?
– В настоящий момент ничего существенного.
– И вы пробыли здесь четыре часа?
– Около того.
Негодующая реакция Эплби на эти инквизиторские вопросы была явно напускной. Пусть другая сторона возьмет инициативу в свои руки, и тогда появится возможность повернуть разговор в нужном направлении.
– Около того, – недовольно повторил он.
– И документ – очевидно, очень важный – попал в чужие руки. И чистый результат вашей работы состоит в том, что вы перевернули вверх дном мою спальню и задаете мне дурацкие вопросы о… фотоаппарате, вы сказали?
– Да, – ответил Эплби. – О фотоаппарате. Вы не могли бы пойти и принести его?
Ноэль громко хмыкнул. Джервейс в каком-то отчаянии воздел руки к голове.
– И вам в голову не пришло, что вы строите ваши дикие обвинения практически на песке? Что вашей версии с камерой, за которую вы цепляетесь, противостоит совершенно полная невероятность того, что я застрелил гостя и старого друга семьи, чтобы обшарить его карманы? Не лучше ли вам, по крайней мере, начать с чего-то более правдоподобного, а потом, знаете ли, вернуться ко мне, если все остальное отпадет?
– Мне приходится начинать с того, что представляется наиболее значительным. А насчет невероятности вы слегка преувеличиваете. Убийство лорда Олдирна и перехват документа – или попытка его – могут оказаться совершенно не связанными друг с другом.