Подспудные страхи… Чуть позже, гуляя с Элизабет по залитым лунным светом садам, он продолжал прокручивать их у себя в голове. Двадцать один и тридцать четыре. Тридцать один и сорок четыре, сорок один и пятьдесят четыре, семьдесят один и восемьдесят четыре. Но – что ужаснее всего – когда-то было шесть и девятнадцать. Тогда Элизабет была знакомым ему существом. Теперь же, когда она шла рядом с ним там, где он давным-давно удерживал ее на толстеньком пони, она была далека, как звезды, и загадочна, как обратная сторона Луны.
Они молча шли по одной из знаменитых скамнумских аллей. Высокие, непреодолимые живые изгороди исчезали вдали, словно во сне. Стоявшие на пьедесталах статуи, целый Олимп мраморных божеств, словно выстроившихся по ранжиру по обе стороны дорожки, отбрасывали молочно-призрачные тени на темные отвесные стены кипарисовика. В конце аллеи стояла ярко освещенная луной одна из небольших прихотей Питера Криспина – колоритный коровник. Коровник обычно не является принадлежностью ухоженного сада, однако Питер Криспин любил располагать диковины так, чтобы они были под рукой. Когда в Скамнум приезжали гости, он обычно приказывал завести туда коров, а его друзья, выйдя на первую прогулку, угодливо восхищались, обнаружив животных в том месте, которое внешне выглядело как развалины монастыря. Нынче коровник по-прежнему отличался живописностью, но по прямому назначению больше не использовался: там хранили минеральные удобрения. Прямо за ним за высокой стеной лежала дорога в Кингс-Хортон.
Элизабет на секунду задержалась у пустого пьедестала.
– Здесь стояла пандемийская Венера, – сказала она. – Бабушка приказала ее убрать, поскольку находила статую вызывающе некрасивой. Как доктор Фоллиот, Джайлз, в замке Кротчет.
Легкая ирония была вполне в духе Криспинов. В конце концов, Джайлз годился ей в наставники.
Еще шесть статуй до коровника. Он вдруг вспомнил жуткие слова Нейва: «Двадцать два года… высокая степень увлеченности, высокая степень нерешительности и обостренные поиски ответов на вопрос «что делать дальше?» Ноэлю двадцать два. Готту тридцать четыре. Тридцать четыре и двадцать один, восемьдесят четыре и семьдесят один.
– Олдирн внезапно уехал, – промямлил Готт.
– Он узнал нечто важное, – последовал рассеянный, но предвещавший бурю ответ.
Две статуи… одна… за угол…
– Элизабет… – начал Готт.
Та схватила его за руку:
– Глядите!
Из-за псевдоразвалин монастыря выскользнула человеческая фигура. Раздался тихий свист, небольшой предмет перелетел через стену, сверкнув в лунном свете, кто-то просвистел в ответ, после чего фигура исчезла. Через секунду послышался приглушенный рокот двигателя мощного автомобиля.
– Слуги развлекаются, – сказал Готт.
– И их ждет «Даймлер»? – В голосе Элизабет Готт, к своему удивлению, услышал далекий отголосок ленивого равнодушия герцога. – Нет. Это то, что иногда случается в Скамнуме с тех пор, как моя предприимчивая мама решила сделать папу государственным деятелем. – Она кисло улыбнулась – Нечто захватывающее, от чего ваше высокое искусство воротит нос, Джайлз. Шпионаж.
* * *
В ночь на понедельник Черная Рука разыграл свой самый яркий и эффектный спектакль. В полной темноте весь Скамнум внезапно огласился зловещим звоном огромного колокола. Он пронесся по коридорам и затопил сотни дальних комнат сперва мрачным перезвоном, перешедшим чуть позже в оглушительное стаккато. Когда пораженные хозяева и гости выскочили из спален и ринулись по коридорам, когда герцог, словно капитан на мостике, стоял у подножия главной лестницы и командным голосом кричал, что не надо бояться пожара, колокол вдруг смолк. Через мгновение его сменил громовой, но странно знакомый голос:
…еще до той поры, когда
Здесь пролетит мышей летучих стая
Как будто бы услышав зов Гекаты,
И жук, гудя, проследует за ней,
Произойдет тут нечто страшное и злое…
Как бы затейливо голос ни отражался, раздаваясь сразу отовсюду, можно было определить, что он доносится откуда-то снизу. Готт, которого словно осенило, ринулся вниз по лестнице. Голос угрожающе продолжал:
Приди сюда, таинственная ночь,
Закрой глаза сегодняшнему дню,
Рукой своей, окровавленной и незримой
Разбей мои оковы…
Тишина. Готт снова поднялся по ступенькам.
– Это проигрыватель, – сказал он. – Поверните регулятор и получите нужную громкость. К тому же он сам меняет пластинки. Первая – перезвон, жуткий звук колокола. Вторая – монолог Макбета в исполнении мистера Клэя. Еще один глупый розыгрыш.
Клэй, невероятно красивый в расшитом блестками халате, непринужденно кивнул.
– То-то голос показался мне знакомым, – ответил он. – Я давно записал этот отрывок и считаю, что это была ошибка. Какая цитата тут годится больше всего?
Ванесса Терборг отвлеклась от увещеваний Стеллы. В ней возобладало стремление оказаться в нужное время в нужном месте.
– Звук ангельских труб и ужас колокольного звона. Мне не кажется, что кто-то испугался. – Она вновь перевела строгий взгляд на сестру.
Готт сомневался, что ее слова убедили еще кого-то, кроме робкой Стеллы. Он сам перепугался. Тот, кто решился устроить этот жуткий спектакль, вряд ли перед чем-то остановится.
Акт 3, сцена 4. Комната королевы с гобеленом в виде занавеса на задней сцене.
Входят королева и Полоний.
Полоний
Сейчас придет. Вы будьте с ним построже;
Скажите, что его поступков дерзость
Нельзя терпеть, что вашим заступленьем
Утишен гнев обиженного дяди.
Я спрячусь здесь. Прошу вас, не щадите.
Гамлет (за сценой).
Мама, мама, мама!
Королева
Ручаюсь вам; о мне не беспокойтесь.
Я слышу, он идет – уйдите.
Полоний прячется за занавес на задней сцене. Входит Гамлет.
Гамлет
Ну, матушка, скажите, что угодно?
Королева
Отец твой, Гамлет, оскорблен тобою.
Гамлет
Увы, отец мой вами оскорблен.
Королева
Ну, полно, сын, ты отвечаешь дерзко.
Гамлет
И, полно, матушка: вы говорите зло.
Королева
Что это значит, Гамлет?
Гамлет
Что такое?
Королева
Иль ты забыл меня?
Гамлет
О нет, клянусь вам Богом!
Царица вы, вы – деверя супруга,