Микулка с натугой выпустил несколько стрел, пальцы горели содранной кожей, мышцы ныли невыразимой усталостью. Старик молотил из лука, как туча градом, словно не ведал устали, только кряхтел и посапывал в темноте. Лес снова отозвался криком и стонами, печенеги остановились, выпустили целую тучу стрел и ринулись обратно за сруб.
– Урус! – заорали с дороги. – Хватит людей губить! Ночью печенег дороги не знает, а днем мы тебя обойдем и с горы расстреляем как куропатку. Уходи лучше сам. Гнать не будем.
– Куда им гнать… – зло прошептал старик. – Они ночью в лесу шаг сделать боятся. Микулка, сколько осталось стрел?
– В моем колчане с десяток.
– И у меня пяток. Значит расстреляли чуть меньше сотни. Если даже четвертой стрелой в цель попадали, то осталось басурман не так много. Вот и кричат. Но следующей атаки нам не сдюжить, стрел мало. Будем уходить, схоронимся в лесу, а потом потихоньку будем их изводить.
– И что, все добро оставим? – с горечью спросил Микулка.
– Они его не тронут. Съесть все сразу – лопнут, а портить не станут, самим сгодится.
– А грамоты… – паренек чуть не расплакался. – Сколько грамот остается! Сожгут ведь…
Из-за сруба показались двое печенегов, махали руками, подавая знаки. Микулка со злости скрипнул было луком, но старик удержал его за плечо.
– Погоди! Пусть скажут чего хотят.
– Эй, урус! – устало крикнул один из вышедших. – Не стреляй, урус! Каган Кучук приказал воинов уводить. Ты победил, батыр. Но каган Кучук знает месть, он тебя воевать до смерти будет. Он тоже батыр.
– Завсегда рад! – не высовываясь за частокол крикнул Зарян
Из-за сруба раздался удаляющийся конский топот.
– Кхе… – старик уселся прямо на землю. – Никак сдюжили. Спасибо Богам!
Микулка присел на корточки, оперевшись спиной в частокол.
– Неужто ушли… – прошептал он, обтирая рукавом пот со лба. – Не верится.
– Добро, коль не верится. – усмехнулся Зарян. – Не могли они все уйти. Появился печенег – жди подвоха. Знать нашли способ со спины нас обойти.
Они замолчали, вслушиваясь в безмолвие леса. Безмолвие было мнимым, зыбким как лунный свет. То дерево скрипнет, то птица ночная захлопает крылами, а с берега слышно морянок, это они на луну плачут.
– Лешака не чую… – задумчиво произнес дед. – А коль печенег в лесу, Леший всегда неспокоен. Но нет никого. Если только…
– Что, дед Зарян? – забеспокоился Микулка.
– Леший вне леса просто быть не может. И начихать ему на то, что вне леса деется. Ежели печенежская рать НА ДОРОГЕ собралась, все и будет тихо. Да только это ведь печенегам знать неоткуда. Неужто русич какой им насоветовал? Увидал бы такого, мозги б его на траву выплеснул. Хуже нет лиха, чем предательство.
– С дороги они нам не навредят… – неуверенно сказал Микулка. – Сруб помешает.
– Это, конечно верно, – кивнул дед, – но мысли их нам неведомы. Что замышляет басурман?
– Может и впрямь, просто ускакали к себе?
Со стороны сруба раздался глухой удар. Дед и Микулка вскочили на ноги и прильнули к бойницам. Тишина… Ни конского топота, ни криков, только лес шумит, играясь ветром. Под черным небом со светящейся дыркой луны разлилось сырое туманное безмолвие.
Снова удар, треск, надрывный бревенчатый скрип. И снова тихо.
– Бечева!!! – воскликнул старик и подхватив с земли оставленный Микулкой топор метнулся к срубу.
Паренек рванул следом, только ветер в ушах засвистел, мигом догнал старика, выхватил у него топор и первым подскочил к срубу. Он успел обрубить одну из пяти туго натянутых веревок, но остальные скрипя от натуги сорвали бревенчатый сруб с продольных бревен и унесли в темноту по дороге. Бревна скакали как живые, грохотали друг о друга, чавкали по размокшей грязи.
– К коням привязали! – ужаснулся Микулка. – Сейчас попрут… Как тихо все сделали, поганцы!
– Не кисни! Кати последнее масло из чулана, а я лампу из избы принесу. Не жалей, лей прямо у сруба. И пошире, через весь гостинец.
Микулка спотыкаясь вытащил из чулана бочонок, покатил к месту, где некогда стоял сруб. Там Зарян уже ждал с зажженным светильником. Паренек вышиб топором крышку и разлил густое золотистое масло в грязь, в тот же миг услышав дробный топот двух десятков коней.
– Палите, дед Зарян! – крикнул Микулка, отскакивая с топором в сторону.
Чадное пламя занялось через всю дорогу, пылавший бочонок покатился на юг, пугая подскочивших коней. Дед Зарян затерялся в дыму и в тот же миг налетела конница. Со свистом и улюлюканьем печенеги налетели на стену огня и многие кони, испугавшись пламени, не стали прыгать через раскаленную реку, рванулись назад, роняя седоков в шкворчащее масло. Но с десяток конников прорвались к избе и теперь кружили по поляне, выискивая врага, остальные спешились и обходили огнь слева.
Черный угарный дым заволок всю округу, луна скакала в смрадных клубах как сумасшедшая, крики печенегов и ржание коней смешались в жуткую песню боя. Микулка остался совсем один. Он стоял с топором в руке, освещенный желто-красным огнем, чумазый и страшный как нав, озирался затравлено и просто не знал что делать. А вокруг засвистели невидимые во тьме стрелы.
Близкий хрип печенега привел его в чувство, он понял, что Зарян где-то рядом, бьет басурман. Паренек бросился наземь, как учил старик, перекатился, уходя от стрел и встал на ноги уже за толстым стволом бука, в который сразу же с треском влетели три булатных острия. В трех шагах справа, из дыма выскочил пеший печенег с перекошенным злобой лицом, в его руке тускло блестела тяжелая сабля. Микулка привычной рукой метнул топор, с треском вгоняя его в закрытые кожаным доспехом ребра, подскочил, выхватил саблю и очертя голову бросился в самую гущу пеших, мельлькая в дыму огненным факелом своих ярко рыжих волос.
Лучники опасались стрелять в буйную сумятицу теней, людей и огненных сполохов, поэтому Микулка уже не метался от стрел, сосредоточился на сече, отбивая и нанося звонкие удары.
Оказалось, что печенеги особой силы в руках не имели и паренек начал теснить их мощной рубкой, прикрываясь со спины избой. Но численное превосходство противника сказалось очень быстро, Микулка начал выдыхаться и все чаше пропускал секуще удары по рукам и груди. Полушубок на нем скоро развалился кровавыми лохмотьями, но израненное тело уже не реагировало болью, только ныло и сочилось кровью. Он с усталым равнодушием заметил движение в лесу, кажется еще одна рать шла на подмогу противнику.
– Сдавайся, урус! – кричали остервенелые рожи, бросаясь слюной. – Сдавайся, совсем один остался!
Микулка полоснул отяжелевшей саблей, не удержался и упал на одно колено, продолжая почти вслепую отражать и отражать удары. Печенеги орали все громче и вдруг дрогнули, словно им в спину со стороны леса ударила неведомая сила, дрогнули и повернулись к Микулке спиной, словно его и не было. Он шлепнулся коленями в раскисшую от крови грязь и опустил саблю, дивясь необычному зрелищу.