Новозеландец поднялся и протянул руку.
— Вы зря беспокоитесь, сэр. Никто не увидит нас, и мы никого не увидим, — уверенно заявил Мэллори. — Нас интересует только одно — пушки.
— Да, пушки… Эти ужасные пушки. — Влакос покачал головой. — А что, если…
— Пожалуйста, не надо… Всё будет в порядке, — успокоил старика капитан.
— Помоги вам Господь! Жаль, что не смогу сопровождать вас.
— Кофе, сэр?
Мэллори зашевелился, застонал и очнулся от тяжёлого сна.
Откинувшись на жёсткую спинку кресла, он сварливо пробурчал: Интересно, когда в авиации появятся мягкие кресла вместо этих чудовищных сооружений? — Окончательно проснувшись, капитан машинально взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Ещё только семь! Выходит, он спал каких-то два часа. Дали бы ещё вздремнуть!
— Кофе, сэр? — терпеливо повторил молодой воздушный стрелок, державший в руках крышку от ящика из-под боеприпасов, на которой стояли чашки кофе.
— Извини, дружок. — Выпрямившись, Мэллори, взял в руки чашку, одобрительно понюхал ароматный напиток. — Спасибо. Пахнет, как натуральный кофе.
— Натуральный и есть, сэр, — гордо улыбнулся стрелок. У нас на камбузе и кофеварка имеется.
— Кофеварка! — удивился Мэллори. — Хорошо устроились авиаторы. Тяготы военного времени вам нипочём! — Откинувшись на спинку кресла, он вдохнул аромат кофе. Но тут же вскочил, ошпарив колени горячей жидкостью, и посмотрел в иллюминатор.
Взглянув на стрелка, он показал вниз, на горный ландшафт. — В чём дело, чёрт побери? Мы должны прилететь через два часа после наступления темноты… А ведь едва зашло солнце. Что, пилот рехнулся?..
— Это Кипр, сэр, — улыбнулся воздушный стрелок. — Вот там, на горизонте, Олимп. Мы почти всегда делаем крюк и проходим над Кипром, когда летим в Кастельроссо. Чтобы нас не заметили, сэр. К тому же, так мы оказываемся в стороне от Родоса.
— Скажет тоже! Чтобы нас не заметили… — послышался протяжный американский говорок. Говоривший не сидел, а лежал в кресле. Костлявые колени задрались выше подбородка. — Чёрт меня побери! Чтобы не заметили! — повторил он в недоумении. — Делаем крюк, пролетая над Кипром. Двадцать миль везут на катере из Александрии, чтобы никто не заметил с берега, как нас сажают в гидроплан. А что потом? — он с трудом приподнялся с места, взглянул в иллюминатор и снова рухнул в кресло, явно утомлённый таким усилием. — А потом нас запихивают в этот летающий гроб, выкрашенный ослепительно белой краской, так что его за сто миль и слепой увидит.
— Белый цвет отражает солнечные лучи, — стал оправдываться воздушный стрелок.
— Мне солнце не мешает, сынок, — устало отозвался американец. — Жара мне по душе. А вот что не по душе, так это снаряды и пули, которые могут наделать в нас лишних дырок… Опустившись в кресло ещё ниже, янки устало закрыл глаза и тотчас уснул.
Молодой стрелок восхищённо покачал головой и улыбнулся капитану.
— Какой нервный, правда, сэр?
Засмеявшись, Мэллори посмотрел вслед стрелку, который исчез в кабине пилотов. Неторопливо прихлёбывая, кофе, взглянул на спящего, восхищённый его олимпийским спокойствием. Такого парня, как капрал американской армии Дасти Миллер, недавно включённый в отряд рейнджеров, хорошо иметь рядом. Новозеландец с удовлетворением оглядел и остальных. Под стать Миллеру и они. Проведя полтора года на Кипре, капитан научился безошибочно определять, подходит тот или иной солдат для действий в условиях партизанской войны. За этих он с ходу мог поручиться. Каперанг Дженсен умеет подбирать людей. Мэллори ещё не был знаком с ними, но внимательно изучил подробнейшие досье на каждого. Он остался больше чем удовлетворён тем, что узнал. Лишь Стивенс вызывал в нём тень сомнения. Мэллори посмотрел на белокурого лейтенанта, почти мальчика. Тот жадно вглядывался в землю, проплывавшую под белым крылом «сандерленда». Лейтенанта добровольческого запаса ВМС Энди Стивенса выбрали по трём причинам. Во-первых, он поведёт судно, которое доставит их на остров Наварон. Во-вторых, он первоклассный альпинист, на его счету несколько сложных восхождений. В-третьих, он выпускник университета, фанатично влюблённый в эллинистику, свободно говорит на греческом и новогреческом. Перед войной он дважды проводил отпуск в Афинах, работая агентом туристского бюро. Но молод, совсем зелёный юнец. А молодость подчас опасное свойство. На Крите обстоятельство это часто становилось роковым. Воодушевление, юношеская горячность чаще всего были излишни. На этой войне не услышишь трубного зова, рёва моторов; пыл и презрение к смерти тут не нужны. Здесь нужно иное: терпение, выносливость, стойкость, умение перехитрить противника — качества, редко присущие молодым. Но, похоже, этот парень сумеет быстро обучиться.
Новозеландец ещё раз взглянул на Миллера. Янки давно всему научился. Дасти Миллер на белом коне, с рогом, прижатым к губам? Такое в голове не укладывается. На сэра Ланселота, рыцаря короля Артура, он ничуть не похож. С виду это человек, проживший большую жизнь и утративший все иллюзии.
Действительно, капрал Миллер прожил на свете ровно сорок лет. Уроженец Калифорнии, на три четверти ирландец, на одну четверть поляк, за последние двадцать пять лет он повидал и пережил столько, сколько хватило бы и на дюжину жизней. Работал на серебряных рудниках Невады, проходчиком туннелей в Канаде, тушил пожары на нефтепромыслах во всех странах света. Он находился в Саудовской Аравии, когда Гитлер напал на Польшу.
Кто-то из его дальних родственников по материнской линии жил в Варшаве в начале нынешнего столетия. Этого было достаточно, чтобы в Миллере вскипела ирландская кровь. Сев в первый же самолёт, он улетел в Великобританию и обманным путём попал в авиацию. К неописуемому возмущению Дасти, из-за возраста его назначили башенным стрелком на бомбардировщик типа «веллингтон».
Первый боевой вылет Миллера оказался и последним. Через десять минут после взлёта с аэродрома Мениди под Афинами январской ночью 1941 года отказал мотор, и в нескольких милях к северо-западу от города самолёт упал на рисовое поле, что смягчило удар. Остаток зимы Дасти провёл на кухне того же аэродрома Мениди, злясь на всех и вся. В начале апреля, не сказав никому ни слова, он ушёл из расположения базы и направился на север, к албанской границе, где шли бои. Там он встретил немцев, двигавшихся на юг. Он впоследствии рассказывал, что добрался до порта Науплион, едва не попав под гусеницы наступавшей танковой дивизии немцев. Эвакуировали его на транспорте «Слават», транспорт потопили. Дасти Миллера подобрал эсминец «Райне», но и его потопили. На ветхом греческом каике Миллер добрался, наконец, до Александрии, твёрдо решив никогда больше не летать и не плавать на морских судах. Через несколько месяцев он уже служил в экспедиционном корпусе, действовавшем в тылу у немцев в Ливии.
Дасти — полная противоположность лейтенанту Стивенсу, размышлял Мэллори. Молодой, восторженный, подтянутый, вежливый, безукоризненно одетый Стивенс и поджарый, худой, жилистый, чрезвычайно выносливый, с почти патологическим отвращением к внешнему лоску Миллер. Прозвище «Дасти» — запылённый — очень подходило к нему. В отличие от Стивенса он ни разу не поднимался на горный склон. Немногие греческие слова, которые знал Дасти, вы не нашли бы ни в одном словаре. Но оба эти обстоятельства не имели никакого значения. Выбрали Миллера по одной причине. Руководителям британской разведки на Среднем Востоке он был известен как высшей пробы подрывник, находчивый и хладнокровный, умеющий аккуратно и точно работать; как лучший в Южной Европе специалист по этой части.