Друзья никак не могли привести Микулку в чувство, он лежал на спине, широко раскинув руки, а пересохшие губы часто и невнятно вышептывали девичье имя. Грязь склеила взлохмаченные волосы, щеки горели опасным румянцем, а глаза блуждали как у безумного, ничего не видя, ничего не выражая, кроме страшной черной тоски.
– Не помрет? – обеспокоено спросил Сершхан.
– Ну… – Ратибор бессильно развел руками. – От такого жара может и загинуть, ежели к волхвам не отнесть. Я ж не целитель! Так, приходилось по мелочи… Тело лечить легче – у доброго воя что шкура, что кость, заживает как на собаке. А тут ранена душа, это куда как серьезней!
– Не… – ощупал голову Волк. – По башке получить тоже, знаете…
– Он уже без чувств дольше, чем ты на печи пролежал! – стрелок принял принесенную Твердояром кадушку с речной водой. – Говорю вам – дело худо! Скажи, хозяин, где тут можно волхва сыскать?
Он вымочил в кадке тряпичный лоскут и принялся утирать испарину с Микулкиного лба.
– В Олешье при посаднике есть двое, – объяснил Твердояр. – Один за верховного, значит, другой просто так, для числа. Вот тот другой, в целительстве знает толк, к нему всяк идет с разной хворью. Даже наши, деревенские хаживали. Да… Но тут ведь надо ж такой беде приключиться?
– Да, в город сейчас не пройти… – глянул на север Сершхан.
Вечерело, закат красным обручем утянул потемневшее небо, река налилась оттенком молодого вина, а перед запертыми городскими воротами гудела, колыхалась обозленная толпа, иногда отчетливо слышались глухие удары и бабьи вопли. Все уже поняли, что посадник, боясь расплаты за несколько лет творимых жестокостей, попросту заперся в городе, выставив на деревянные стены пять десятков верных себе дружинников под началом Рубаря. Горожане орали, швыряли в ворота камни, но толком сделать ничего не могли. Защитники на стене хмуро поблескивали глазами поверх наконечников стрел, но до стрельбы пока не дошло, только среди народа уже раздавались призывы жечь стену, а это точно добром не кончится.
– И что будем делать? – взволнованно закусил губу Волк. – Не помирать же Микуле!
– Есть еще один волхв… – скривился Твердояр. – Но на него не большая надежда. Слеп он, что твой крот! Я про него почти ничего не ведаю, да и мало сыщется знающих. Силен он, али просто Богам служит, если силен, то в чем – не скажет никто. Но все таки волхв. Живет у самой кромки леса, на полуночь отсель. Да… С десяток верст может будет.
– А ты не путаешь, хозяин? – насторожился Ратибор. – Может он просто отшельник? Живет себе в лесу, травами ведает. Такого люду на всяком безлюдье навалом. Что в лесу, что в пустыне.
– Не! Волхва с отшельником разве спутаешь? У отшельников всяких-разных, калик перехожих – клюка, али дубина, али вообще ничего, а у этого посох. Как есть, не вру! И одежды белые. Да…
– Верно, в святых людях ты разбираешься добре, – усмехнулся стрелок. – Надо не медля идти туда, хотя до темна все равно не успеем.
Сломали из ивняка носилки – десять верст друга волоком не протянешь, а хворого поперек седла перекидывать и того хуже – увязали как получилось, бережно уложили мечущегося в горячке Микулку.
– Ты, Твердояр, шел бы домой, – посоветовал Ратибор. – Скоро ночь землю накроет, а жена там одна. Мы уж как-нибудь сами, не волнуйся, только дорогу разъясни.
– Дорогу… – коваль поскреб макушку короткими пальцами. – Значит, пройдете Олешье и ступайте на полуночь, к лесу. От дальней стены его еще не видать, даже днем, не то что вечером, но мимо не пройдете. Никакой гостинец туда не ведет, потому шуруйте прям через степь, но по сторонам поглядывайте. Версты через четыре от правой руки узрите Вороний камень, его потому так кличут, что белый и гладкий, аки обглоданная воронами кость. От него сверните чуть вправо – ежели по звездам, то прямо на ручку Большого Ковша. Так и ступайте, пока в лес не упретесь.
– А как звать того волхва? – спохватился Волк. – А то придем… Сами не знаем кого ищем…
– Звать Журом. В лесу его сыскать не сложнее, чем ястреба в чистом небе, избу видать от самой кромки, да к тому ж завсегда из трубы дым столбом.
– У слепого? – поднял брови стрелок. – Он что, не один там живет?
– Один как перст! – уверенно молвил коваль.
– И кто ж ему рубит дрова?
– А леший его знает! – пожал Твердояр плечами. – Он вообще очень странный, к нему мало кто ходит, а дети и вовсе как огня боятся – ежели по грибы соберутся, так за версту стороной обходят.
– Ладно… – стрелок с чувством пожал кузнецу запястье, как воину. – Пойдем мы. Прощай и спасибо тебе! Авось еще свидимся. Вертаться нам все одно придется, а то мы в городе кой-какие вещички оставили, потребно будет забрать.
– Ежели какая помощь нужна будет, так я завсегда… – коваль смущенно опустил взор. – Да и вообще, без помощи тоже… Заходите когда захотите!
Волк хлопнул его по плечу, носилки скрипнули в крепких руках и друзья побрели на север, освещенные закатом, словно углями. Волк шагал налегке, только Микулкин Кладенец покачивался за спиной – Ратибор настрого запретил тягать тяжести и вообще напрягаться без толку. Ветерок шлепал копытами рядом, в поводу шел, а вот в седло сесть не давался, фыркал, шарахался, затравленно косил большим угольным глазом.
У Вороньего камня сделали привал, звезды уже полыхали вовсю, соскучившись за несколько дней по чистому небу, да и земля была рада-радешенька – отражала небесный свет в просыхающих лужицах.
– Фуххх! Притомился зело! – выдохнул Сершхан, опуская носилки. – Надо бы поменяться!
– Не с кем меняться… – растер усталые ладони Ратибор.
– Меж собой и поменяемся! – ничуть не смутился Сершхан. – Ты теперь пойдешь спереди, а я позади.
Волк облокотился о вылизанную ветрами скалу, белую и гладкую как старая высохшая кость, одинокий камень средь степи боле всего походил на великанский череп – пялился в ночь двумя глазищами-выбоинами. Микулка уже не метался, по всему видать силы быстро покидали могучее тело через страшную рану в душе. Лежал тихонько, молча, только слезы непрерывно сочились из настежь распахнутых глаз.
– Други! – подавленно шепнул Волк. – Надо бы двигать, не то загинет хлопец! Давайте я вам подсоблю!
– Нет уж! – стрелок не желал и слушать. – Не хватало нам потом и тебя на себе тягать. Все, вперед! На ручку Большого Ковша, как Твердояр говорил.
Вскоре виднокрай разлохматился черной стеной сплошного леса, степь засеребрилась светом ущербной луны, идти стало легче – ямы и кочки насторожено замерли, уже не кидались под ноги со слепым остервенением. Волк шевелил носом, принюхивался, то и дело ощупывал взором северный виднокрай.
– Глядите! – наконец указал пальцем он. – Вон там – звезды мерцают над лесом! По всему видать дым клубится. Дошли значит…
Друзья прибавили ходу и вскоре дубовые кроны зашумели над головой, играя в вышине серебристыми звездами. Десяток шагов, и толстые стволы нехотя расступились, показав темную, вросшую в землю избушку, приземистую, и какую-то неживую, словно стояла так долго, что давно умерла от старости. Короткая труба отбрасывала на близкие кроны красноватые отблески жаркого пламени, но сквозь окна не сочилась ни единая капля света, только замшелые ставни серебрились в холодном свете луны.