– В Киев?! – вытаращил глаза Твердояр. – Да вы что? Там поляки осадили стены, ни конному, ни пешему нет прохода. Загините вы там, неужто мало на Руси других волхвов?
– Нет! Нам именно этот потребен. – затвердевшим голосом ответил паренек. – Потому и спешим, ведь пройти в Киев ныне не просто…
Ратибор оглядел накрываемый хозяйкой стол, шея вытянулась, аж хребет хрустнул, а кадык дернулся, словно уже заглатывал горячее мясо.
– Эээ… – неопределенно протянул стрелок. – Ладно, хозяин, ты и мертвого уговоришь! Остаемся, други, отобедаем!
Изголодавшиеся витязи спорить не стали, даже Микулка побурчав уселся за стол, потому некоторое время никто слова не вымолвил – рты были набиты наваристыми щами, а когда стук ложек немного замедлился, паренек нетерпеливо поднял голову от расписной миски.
– Послушай, – обратился он к Твердояру. – Ты лук мой сберег?
– Ну уж ясно, не бросил! – удивленно поднял брови хозяин. – А на что он тебе? Неужто еще один Змей объявился?
– Нет… Просто в Олешье без боя не войти, горожане день и ночь промаялись, а сделать ничего не смогли. Но нам очень надо… Вот только из оружия окромя моего меча ничегошеньки нету. Лук был бы в помощь.
– Там всего одна стрела осталась…
– Мне ее хватит! – уверенно кивнул Микулка и снова налег на еду.
После обеда друзья здорово повеселели, в отдохнувших за ночь телах вновь заиграла увереная сытая сила, а доброе пиво и вовсе настроило на удалой лад. Правда Твердояр с разгону принял больше обычного, но ноги держали крепко, только лицо раскраснелось, да в глазах появился задорный блеск.
– Тааак, дрррууги… – немного заплетающимся языком промычал он. – Никккуда вы одни не пойдете! Счас… Тока молот свой подыму… А вы в углу лук со стрелой заберите. Цыц, жена! Скока можно за твою юбку держаться? Хватит… Да! Пойду с витязями воить Олешье. И не голоси, в ушах без того звенит!
Твердояр кубарем скатился в кузню и тут же вылез перепачканный больше прежнего, зато в руках тяжко покачивался огромный молот на длинной рукояти.
– Все, дррруги! – отерся он рукавом. – Вперед на супостатов поганых!
Он вывалился на улицу как матерый медведушко, просохшая с ночи дорожная пыль всколыхнулась от тяжкой поступи, друзья одобрительно переглянулись – лишние руки сейчас в большущей цене!
Микулка решил идти пешим, не гоже пристраиваться в седле, когда други ногами по земле топают, да и в лихой сече стерегся потерять доброго коника. Суетящийся кругом люд недоуменно оглядывался на вчерашних победителей Змея – куда это они отправились с мечом, здоровенным молотом, да еще и лук прихватили, который великану в самую пору? Ежели прошлого дня с одним только луком одолели двенадцатиголовое чудище, то с эдаким оружием, видать, задумали и вовсе нечто сурьезное. Наиболее любопытные бросали работу и тихонько пристраивались позади – поглядеть как другие дерутся, завсегда интересно, а коль удастся самим кулаки почесать, так и вовсе день не даром прошел. И горожан, и деревенских здорово раззадорила вчерашняя победа, теперь любое дело казалось по силам, хоть сами в битве участь не принимали, но одно то, что пришлый витязь был таким же как они русичем, удесятеряло и гордость, и силушку.
Когда до ворот оставалось полтыщи шагов, Микулка ухватил Твердояра за ворот.
– Стой, дурья башка! – шикнул паренек. – Захотел стрелу промеж глаз? Такое украшение на тебе будет хреново смотреться, поверь на слово.
– Я имк дам стрелу, Чернобоговы дети! Я имк…
– Помолчи, а? – Микулка внимательно осматривал укрепленный город, стараясь не слушать многословные излияния подвыпившего коваля.
Солнышко уже припекало в полную силу, разогнало с Днепра утреннюю туманную дымку, запах цветов и мятой травы густо наполнил воздух, знойно дрожавший от гудения мух и трелей кузнечиков.
– Хочешь стрелой прошибить ворота? – прикинул Ратибор.
– Подумывал… – кивнул Микулка. – Да толку с этого будет не много. В город не прорвешься и через брешь – лучники остановят хоть пятерых, хоть целую сотню. Знаешь, у меня другая думка созрела… Стена-то деревянная! Может подпалить, да и леший с ней? Привяжем к моей стреле промасленную тряпицу…
– Не пойдет! – яро остановил его Волк. – Зачем город жечь? Поглядите, какой ладный люд в нем живет! Ежели мы на молодчиков Рубаря в корчме нарвались, так это не значит, что все Олешье худое. Али не так? Надобно придумать что-то иное!
– Молотом… – невнятно пробубнил Твердояр. – Аккурат под самый корешок… Тяп, и готово.
– Чего? – хором переспросили друзья.
– Всех разом! – довольно пояснил коваль.
– Тьфу на тебя! – хмуро отмахнулся стрелок. – Сам не знаешь чего молотишь!
Твердояр обиженно заморгал чуть слезившимися от боевого задора глазами, но Волк ухватил его за рукав, все же силясь понять, чуть потянул, приводя в чувства.
– Я говорю… – чуть успокоившись буркнул кузнец. – Коль шарахнуть в стену, так и лучники с нее повалятся. Все разом. Это аки дерево – бумкнул молотом под корешок, все орехи разом под ногами окажутся.
Микулка почесал затылок, глаза привычно примерялись к преграде, оценивая высоту и возможную прочность.
– Можно попробовать… – неуверенно вымолвил он. – Но если не выйдет, потеряем стрелу.
– До конца жизни ее все едино не хватит. – усмехнулся Сершхан. – А вот чужой град палить – дело не доброе. Попробуй, шибануть в стену, может что путное из этого и выйдет.
Микулка еще раз примерился, боялся стрельнуть зазря, Волк передал ему огромный лук, а Сершхан протянул стрелу не тоньше руки. Тяжеленный наконечник упрямо клонился вниз, будто снова хотел стать рудой и уйти в родимую землю. Но людская воля хотела иного – паренек наложил стрелу и направил сверкнувший булат в чистое небо, знал, что прежде чем попасть в цель он опишет над полевыми цветами огромную дугу, глаз заученно приглядел место в котором закончится невидимый путь. Чуть дрогнувшая рука погладила тетиву из крепкого девичьего волоса, потянула едва не скрипнув костями, но глаза неожиданно затуманились блеснувшей слезой.
– Слишком далеко… – тряхнул головой паренек, опуская лук. – На пару сотен шагов нужно приблизиться, а то выстрел никчемно ослабнет.
Замершая позади толпа снова загудела голосами и направилась вслед за витязями, лучники на стенах, не смотря на непригодное к стрельбе расстояние, уже начали беспокоиться, видать почуяли недоброе, завидев бредущий к воротам люд. Микулка шел, опустив голову, ноги мяли напившуюся ливнем траву, разноцветные головки цветов кланялись каждому шагу. Только они и видели, как с его ресниц капают крупные слезы, такие горькие, что ловя каплю лепестки вздрагивали от боли. Ласковый ветер далеких стран грустно пел в тетиве, вспоминая как играл он когда-то с этими нежными волосами, только тогда они мягко струились, а ныне стянуты в тугой смертоносный шнур.