Но сама система тогда была во всем советская. Сейчас при таких тиражах я был бы миллионером, но тогда этого не хватало даже на то, чтобы купить приличную обувь. Меня по-прежнему подкармливали родители, да аспирантская стипендия.

И вот кончилась аспирантура, а вместе с нею право жить в общежитии, а заодно и временная прописка в Москве. Зам. главного, которая занималась этими вопросами, заметила: без прописки работать в Москве нельзя. Но главный настоял: пусть работает дальше, сейчас никому до этого нет дела.

Мне посоветовали снять жилье где-нибудь под Москвой… Под Москвой? Ну, я знал частные дома, где снимали, и дешево, койку абитуриенты по направлению Академии наук, пока не становились аспирантами… Поехал вновь туда… Это полтора часа от журнала…

Старик Б.А. Рыбаков «нас заметил» [2]

В те же годы я познакомился с академиком, прославленным археологом, Б.А. Рыбаковым – в прошлом главою советской исторической науки. Бывал у него дома, брал интервью для журнала, советовался по разным вопросам нашей древней традиции. Он тогда мою раннюю статью об узелковом письме (вышедшую в апрельском выпуске журнала «Наука и религия» за 1992 г.) назвал «заявкой на докторскую диссертацию».

Эту же статью наш корреспондент Александр Романов отвез в Санкт-Петербург на рецензию известному слависту, также моему кумиру тогда, академику Д.С. Лихачеву. И тот, перелистав ее, также ответил – наговорил текст на диктофон.

Это фото моего брата Андрея, сделанное в нашем доме в Сокольском, иллюстрировало статью в журнале об «узелковом письме»

Эта пленка затем появилась у меня. Включаю диктофон и слышу… ругательства, вперемежку с научными терминами. Корреспондент А. Романов мне пояснил, что, когда не на публику, Дмитрий Сергеевич выражается именно так. У него есть и исследование по мату.

Специалист! Видимо, со времен Соловков (в которых он, как потом мне объяснил академик Ю.К. Бегунов, вообще-то не сидел, а работал)…

Вот и еще один кумир для меня пал… Все в мире не так, как кажется… Мир наполнен фантомами, все вывернуто наизнанку… Потом отзыв Лихачева мы напечатали, вырезав, конечно, грубые выражения.

Для меня же, как и для всех, работал созданный им телевизионный образ… Да, это важно. И теперь я понимаю: никто не оценивает то, что ты делаешь (или не делаешь) в науке. Это понимают, и то не всегда, единицы. Помнят и ценят лишь то, как ты выглядишь на публике. Хороший ли ты актер…

И стоило мне на несколько лет уйти в фундаментальную науку (а там проблемы, языковые, исторические, которые не разрешались столетиями!), как и меня стали забывать…

Меня не понимали и не понимают, а непонимание рождает вначале неприятие, а потом и равнодушие. Но я сознательно пошел на это: кто же еще? Без фундамента не построишь замок… А я не могу, не желаю строить на песке!

Потом я понял, что такую разную реакцию у академиков вызвало примечание в той статье об узелковой письменности славян – осторожное упоминание о «Велесовой книге». Сподвижники Дмитрия Сергеевича с ней тогда уже воевали, а сторонники академика Б.А. Рыбакова присматривались к ней, размышляли…

Ту статью об узелковой письменности я подписал псевдонимом – тоже родовой фамилией, но по женской линии. Не хотел я ее подписывать «Асов» не только потому, что этого требовал журнал: сотрудники не могли часто публиковать свои статьи, ибо зарплату мы получали за редакторскую работу. Но прежде всего потому, что полагал: главное для меня не академическая наука (тем паче ее в сей области и не было), а литература.

Но судьба распорядилась иначе. Статья получила широкий отклик. По ней был снят фильм «Внуки Дажьбога» в киностудии «Центрнаучфильм». И меня сняли в главной роли – волхва, которому я тогда дал имя: Бус Кресень. Дело было в июне (старославянском кресене), как раз на мой день рождения.

Но больше всего меня поразило, что на эту сугубо научную статью откликнулись наши читатели. Нам стали приходить сотни писем…

Поразила людей не только тема, но сам заход статьи, которая начиналась со слов: «Волхв достает берестяной короб… вынимает из короба клубок… навешивает на рамку странно переплетенные нити с узлами… и легко он разрешает самые сложные узлы, ибо знает тайну священного узелкового письма. И тихо напевает: Прилети, Гамаюн, птица вещая, через море раздольное, через реки широкие…»

Первые Гамаюновы чудеса

Одно из писем тогда пришло из Хакасии. От потомственной шаманки, а тогда хореографа Хакасского республиканского драматического театра, Душиной Татьяны Сергеевны.

Она писала, что Гамаюн, упоминаемый в моей статье, – это «кам ойын», в хакасской традиции полуптица-полузверь-получеловек. Шаман-кам может по чаламе – нити с узлами – передать просьбу божеству. Множество жгутов, веревок, лент, нитей, свисающих с одежд шамана, – это целый сонм душ и духов-помощников. На шапке – голова совы или филина, «птицы мудрой, птицы вещей».

В своих камланиях-путешествиях кам может полетать птицей «через море раздольное, через горы высокие, через темный лес, через чисто поле». Его одежда, по-хакасски «кип», не только рассказывает о том, кем является шаман, но также – это жилище, дом для души. А душа с телом связана невидимой нитью, которая может вывести нас с того Света на этот…

Бубен же кама – это говорящий короб, наполненный клубками с песнями. Он может поднять своего хозяина подобно верному коню на любой слой Неба, где кам, если будет ловким наездником и метким стрелком, одолеет в поединке других претендентов и добудет себе в Небесной стране жену.

Бубен будет и луком, из которого кам поразит птицу, что выронит в морскую пучину яйцо. Бубен кама – это лодка и Ноев ковчег, потому что кам лечит и спасает еще и души животных и зверей…

Завершала она свое письмо словами: «Проникнув глубоко в русские сказки и сравнив их с преданиями хакасов, находишь много общего и понимаешь – все это правда!»

Да, конечно правда. И сейчас, когда я работаю над «Ведами Руси», я понимаю, что все это отзвуки Времен Бусовых. Возможно, так откликнулись через шаманку ее предки… Например, таинственные алтайские динлины… И легенда о метком стрелке – это же из цикла легенд о Бусе и его предыдущих воплощениях (сказание о метком стрелке Креснике среди них).

К тому же письму Татьяна Сергеевна приложила несколько листков, которые она написала после шаманских камланий «автоматическим письмом» (то есть таким, которое делается в трансе, без участия разума).

Там были тексты на двух десятках азбук, а также иероглифы. В отрывках угадывались языки: украинский, латиница (что-то по-португальски или по-испански), там же была и как будто арабская вязь, что-то по-китайски и, может быть, по-тибетски и по-персидски.