– Ты вон того мужика видела на платформе?
София повернулась на скамье. Сквозь дверное окошко просматривался коридор. Там стоял мужчина с двумя длинными шрамами у рта.
– Его, – прошептала она.
Он как раз ссорился с грузным господином примерно такого же роста: тот загородил ему проход. Пока София и Тео наблюдали за ними, спор делался все горячее, кое-что было отчетливо слышно через тонкую дверь купе.
– Я несколько лет назад билет забронировал! – возмущался толстяк. – Какое мне дело, что проводник вам наобещал? Купе мое, и точка!
Человек со шрамами что-то ответил ровным голосом. Его слов Тео и София разобрать не смогли.
– Вот уж не собираюсь я сходить в Нью-Йорке и другого поезда дожидаться! Я что, деньги считать не умею? Я полную цену за купе заплатил!
Вновь прозвучал ответ, короткий и невнятный.
Некоторое время толстяк молча смотрел на своего противника, постепенно наливаясь краской от негодования.
– Когда остановимся в Нью-Йорке, – медленно проговорил он затем, – я о вас доложу первому же офицеру полиции, который мне встретится. Вы представляете опасность для остальных пассажиров поезда!
Повернулся на каблуке – и гневно удалился. Мужчина с изуродованным лицом несколько мгновений провожал его взглядом. Потом злобно покосился в окошко купе, где сидели ребята. София так и шарахнулась прочь, вжавшись в сиденье, но человек прошел мимо.
Некоторое время оба молчали.
– И правда он, – наконец сказала София. – Это один из тех, что напали на дом?
– Не думаю, – покачал головой Тео. – Шрамы похожи, а вот физиономия другая.
«Совпадение, – подумалось ей. – Это всего лишь совпадение».
Убедить себя, впрочем, не удавалось.
Несколькими часами позже экспресс остановился в Нью-Йорке. Вначале здешний вокзал показался Софии лишь увеличенной копией других станций. Полицейские направляли пассажиров в нужную сторону и указывали, в какой поезд садиться; между очередями протискивались мелкие торговцы с передвижными лотками. Платформа была усеяна рваными листами газет. Между параллельными путями стояли большие часы со сломанной секундной стрелкой.
И тут у Софии перехватило дыхание.
– Тео… Иди сюда. Глянь…
Они увидели, как пассажира, отстаивавшего свое купе, уводили прочь от поезда двое людей со шрамами на щеках. София только ахнула им вслед.
– Неужели это…
Она не договорила. Ей бросился в глаза резкий блеск металлического предмета, приставленного к ребрам толстяка. На его лице застыло выражение ужаса, который он тщетно пытался подавить.
– Он у них под ножом. Или под пистолетом, – тихонько присвистнул Тео. – Видать, то купе было им позарез нужно…
София со страхом смотрела, как жертву ведут мимо нескольких полицейских, занимавшихся распределением пассажиров. Один из офицеров коротко кивнул.
– Тео! Ты видел? Полисмены их пропустили спокойно!
Тео покачал головой:
– Значит, правда то, что о здешней полиции говорят…
– А нам-то что теперь делать? – спросила София. – Может, сказать надо кому-нибудь?
– Ни в коем случае! – решительно заявил Тео. – Если уж полиция не хочет мужика выручить, кто за него вступится? Ладно, хоть из поезда убрались, и на том спасибо!
София зябко обхватила себя руками.
– Да уж, – сказала она. – Спасибо…
Приморский экспресс покинул Нью-Йорк незадолго до шестнадцати часов. Уже под вечер София наконец заставила себя развернуть один из сэндвичей миссис Клэй и кое-как проглотила хлеб с сыром. Потом заглянул проводник – удостовериться, все ли в порядке у них с постельным бельем. Тео вновь залез на верхнюю полку, выпросив у Софии несколько карт для изучения. Сама она тоже разложила свою полку и заново углубилась было в атлас, но никак не могла выкинуть из головы перепуганного пассажира, которого уводили парни со шрамами. Чуть позже ее мысли снова обратились к Шадраку, и чувство близкой беды стало еще острее. Перспективы найти дядю и днем-то казались донельзя туманными и расплывчатыми – в сгустившихся сумерках вера в успех окончательно пошатнулась. София пыталась читать, но не могла. Воображение трудилось без устали, нагромождая всевозможные ужасы.
В итоге София сдалась, со вздохом закрыла атлас и обняла его, прижав к груди…
Ее сморил сон, но некоторое время спустя девочка пробудилась оттого, что угол книги врезался ей в щеку. Сердце колотилось: ей приснился кошмар. Что-то неясное, но очень жуткое. Она поднялась и подошла к окну.
С верхней полки свесился Тео.
– Не спишь? – шепнул он.
– Пыталась. Что-то не хочется, – отозвалась она и посмотрела на циферблат. Было почти двадцать часов. За окном, над мелькающими макушками деревьев, висела полная луна. – Как думаешь, где мы сейчас?
– Понятия не имею, – сказал Тео. – На последних нескольких станциях было слишком темно, я даже названий не разобрал.
– Надо размяться. – София потерла глаза. – А то весь день сиднем просидела.
Тео приподнялся на полке и немедленно стукнулся макушкой о потолок.
– Ой, – вырвалось у него. – Я с тобой!
– Пошли, – кивнула София. Постоянное волнение, короткий сон и полночное пробуждение посреди неведомого перегона рассеяли ее настороженность по отношению к Тео. Она слишком устала, а в голове громоздилось слишком много других страхов, чтобы опасаться еще и единственного спутника. Девочка сунула атлас в рюкзачок и продела руки в лямки.
Они шли по направлению к вагону-ресторану, мимо дверей притихших на ночь купе. Из окон в коридоры задувал прохладный ветерок. Казалось, в поезде спали все, кроме двоих подростков. Вагон-ресторан тоже оказался совсем пуст, здесь пахло начищенным серебром да вареной картошкой. Яркий лунный свет позволял обходиться без электрического освещения. Обеденный зал с его белыми скатертями и кожаными, в медных шляпках гвоздей, сиденьями так и купался в серебристом сиянии.
– Я раньше не ездила так далеко на поезде, – сказала София, присаживаясь к одному из столиков и глядя в окно на бегущие рельсы.
Тео уселся напротив.
– Я тоже, в общем-то, – произнес он. – Если уж на то пошло… На самом деле я первый раз в поезде еду.
– Правда? – София удивленно на него посмотрела.
Тео криво улыбнулся:
– То есть железную дорогу я, конечно, видел, но ездить не ездил… И на Новом Западе я впервые. Вот уж угораздило – как раз границы взялись закрывать…
София улыбнулась в ответ.
– Из-за тебя все и началось, – сказала она. – Ты для них последней соломинкой стал.