Двузубый вспомнил могучего Шерхана. Когда залитый кровью телохранитель его сына валялся на земле, подавая слабые признаки жизни, тот молил Пророка сжалиться над последним из десяти его сыновей или хотя бы дать возможность самому покарать отступника. Аттила был непреклонен, и торжествующая усмешка Эргеза в тот миг не укрылась от затуманенного взора полуживого воина.
Что с ними будет? Неведомый прежде голос уже дал ответ, столь же безнадежный, сколь похожий на правду. Взмах отточенной стали, и гроздья священной крови на пожухлой траве – вот и все. Кто стоит на пути ньок-тенгера – лишь ходячий труп, потрудившийся услужливо принести собственное тело под удар его сабли.
«А меня, – с затаенной горечью подумал Двузубый, – а меня он объявит изменником, скажет: его сломили в плену у иноверцев. Кто посмеет противоречить властителю правоверных? Чего сто́ят мои слова и клятвы, если на второй чаше весов – воля Непогрешимого? Так дело не пойдет! – Двузубый подбросил в огненную пасть новую порцию сухого корма. – К Эргезу нельзя. Есть только один человек, который сможет подтвердить, что служитель Библиотекаря действительно Чингиз, сын Аттилы. И не только подтвердить, но и поддержать при необходимости его права силой оружия. Это Шерхан, наместник Крыши Мира, да удлинятся безмерно дни его и усладятся ночи! А значит, решено! Сам Аттила, глядя с небес, неслышным голосом подсказал мне верный путь! И да будет так!»
Шли путники ходко, точно и не буреломный лес простирался кругом, а прямая утоптанная дорога ложилась под ноги. Седой Ворон про себя сетовал, что годы молодости остались позади и сейчас приходится прилагать немалые усилия, чтобы не отставать от Чингиза и его провожатого. Степь все время напоминала о себе длинными языками пустошей возле быстрых речушек, берущих начало высоко в горах. Те стекали по отрогам Срединного Хребта, студеные даже в самую жару, коварные, притягательные, манящие серебряной пылью брызг. Иной полезет освежиться в жаркую пору, да тут сердце его от ледяной воды и остановится. Но той все нипочем, весело несется вдаль, не оглядываясь на человеческие радости и невзгоды.
Двузубый шел так, будто ноги его знали эти места куда лучше, чем голова. В этом краю ему были прекрасно известны и пути рек, и человечьи тропы. Седой Ворон неслышно следовал за странниками, досадуя, что проводник неразговорчив и предпочитает отмалчиваться, быть может, не решаясь лишний раз потревожить благородного сына Пророка.
Тропа от предгорий неспешно поднималась все выше, узким змеиным следом вилась меж замшелых скал. Срединный Хребет никогда не славился высотой, и леса покрывали его почти до самых вершин. Глядя сверху, вряд ли разглядели бы упрятанную на дне ущелья дорожку. Но тот, кому следовало знать, где скрыт узкий проход, знал и поэтому был начеку.
Едва Двузубый со спутником оказались по ту сторону Хребта, всадники появились, будто кто-то щедро вытряхнул их из рукава. Двузубый насчитал десяток верховых, стремглав высыпавших из-за ближайшего взгорья и быстро окруживших лесных странников.
– Оружие на землю! – потребовал командир разъезда. – Кто такие? Куда направляетесь?
Двузубый забросил автомат за спину, неспешно сделал шаг навстречу всаднику, скрестил руки перед собой и начал выделывать странные антраша, будто танцуя без музыки. Должно быть, подобные движения работали здесь универсальным пропуском, ибо суровый командир чуть заметно кивнул, будто оттаяв.
– Ну, положим, ты из наших. А это кто таков?
Несокрушимый задохнулся от возмущения: как смеет этот наглый десятник без должного почтения говорить об истинном наследнике Пророка?!
– Убери руки! – рявкнул он, увидев, что командир патруля тянется проверить дорожную сумку Чингиза.
– А ну, не указывай тут! – огрызнулся в ответ всадник, и не думая останавливаться. – Ты и сам не пойми кто, вроде и наш, а может, и не наш. – Он повернулся к своим людям и скомандовал: – Взять его! Приедем, на месте разберемся.
Командир разъезда, по всему видать, был не первый день на службе, но до Чингизова тело-хранителя ему было дальше, чем пешком до Ледяного Предела. И потому он допустил сразу две ошибки: приказал схватить человека, знающего условный сигнал личной стражи Пророка, а затем повернулся к нему спиной, на мгновение упустив из виду. Глаза Двузубого потемнели. Не тратя больше времени на разговоры, он с шагом перехватил запястье вытянутой руки противника и тут же провернулся, выдергивая недруга из седла и ломая ему кисть.
«Однако! Сразу видна старая школа», – прошептал Библиотекарь, притаившийся меж камней над выходом из ущелья. За то время, пока он говорил это, Двузубый проскользнул под конским брюхом, увернувшись от атаки ближайшего патрульного. Седой Ворон увидел, как в его руке блеснул нож, и он довольно чувствительно воткнул незамысловатое оружие в конский зад. Животное вздыбилось, возмущенное столь непочтительным обращением, и еще один людожог грохнулся наземь.
Хранитель Знаний огорченно покачал головой, наблюдая, как его ученик и помощник, действуя прикладом и пламегасителем автомата, свалил еще двоих неприятелей, как тянутся к нему не на шутку разъяренные стражи перевала.
В одно движение он расчехлил добрый старый «винторез». Еще мгновение – патрон в патроннике, и не утративший зоркости глаз уже ищет цель в сетке оптического прицела. Выстрел прозвучал не громче, чем хлопок в ладоши. В пылу схватки, пожалуй, никто не услышал его, но крупный всадник, готовый прыгнуть из седла на спину Чингизу, покачнулся и рухнул с простреленной головой. Нога погибшего запуталась в стремени, и ошалевший конь припустил галопом, утаскивая по камням труп хозяина. Еще выстрел. Интегрированный глушитель снайперской винтовки скрыл звук, но действие от этого не стало менее разрушительным. Еще одно бездыханное тело обмякло и сползло на землю. А затем еще и еще одно. Те, кто по неосторожности оказался поблизости от сына Аттилы, бросились врассыпную, понимая, что в противном случае их часы сочтены.
– Остановитесь! – вслед им кричал Двузубый. – Преклоните колени! Не люди, но сам Творец карает вас, и он достанет ослушников, где бы те ни скрылись! Пред вами Чингиз, сын Аттилы, склоните колени – и будете жить!
Тщетно. Лесная застава уже в страхе гнала коней от проклятого места. Сам Двузубый, преклонив колени, стоял над распростертым телом одного из убитых, разглядывая пулевую рану в основании черепа. Места для пустых домыслов не оставалось: несчастный был поражен не молнией, не огненной стрелой, а самой обычной пулей. Вот только… Телохранитель готов был поклясться, что выстрела не было, уж он-то их слышал предостаточно, и даже много больше того. В ином случае он бы удивился, но здесь и сейчас ему было совершенно ясно, что Аттила с небес карает недостойных, посягнувших на его сына. «Я все делаю правильно! – в душе возликовал он. – И горе тому, кто заступит мне дорогу!»
Между тем Седой Ворон по старой привычке аккуратно собрал гильзы и положил их, предварительно замотав, чтоб не бренчали, в холщовую сумку на поясе. Он поглядел, как Двузубый, поднявшись на ноги, почтительно склоняет голову перед его помощником.