Впрочем, схватку ли? Он ловко поймал ее в тот самый миг, когда, погруженная в управление разумом чрезвычайно одаренной, но совершенно неумелой девицы, она не могла сколько-нибудь надежно защититься. А он насмешливо потрепал ее по щеке и, словно издеваясь, указал тайный ход в скалах. Когда же она собралась с силами для противостояния, он запросто переключил ее внимание, пообещав утопить в болоте идущую следом волкоглавую свору, и был таков. Как бы ни пыталась она отыскать Седого Ворона, чутье не давало ни малейших подсказок. «Он всегда рядом, – вспоминая былые дни, шептала она, – всегда за плечом». Но, сколько ни озиралась, вредного старика поблизости не было.
Волкоглавые ждали ее на месте недавней стоянки, вечно голодные, бестолковые. Агрессивные по своей природе, эти твари отчаянно грызлись между собой, вплоть до момента появления хозяйки. Завидев Асиму, они, подобно вышколенной своре, уселись на задние лапы, выражая покорность. Гюрза обвела взглядом свое войско: десятка три злобных тварей Седой Ворон все же успел загнать в трясину, перехватив команду Пучеглазого и заменив ее своей. Остальные на месте, смотрят пустыми глазами, ожидая подачки.
Достаточно ли, чтобы начать прочесывать лес в поисках невесть где притаившегося противника? Пожалуй, маловато, да и толку-то? Для Седого Ворона обвести вокруг пальца этих тупых нелюдей – только щелкнуть пальцами. И он все равно окажется за спиной. Как всегда. Нет, здесь нужно взяться по-другому.
Учитель что-то говорил о пути, которому она всецело обязана следовать, чтобы не свернуть шею. Что ж, пусть пока так и будет. Как в прежние времена, она станет улыбаться и делать то, чего от нее ждут. Прикинется доброй заботливой старушкой, вплоть до того мгновения, когда гюрза наконец выпрямится стрелой, чтобы нанести единственный неотвратимый удар.
«Сейчас самое время отправиться к крепости, – размышляла она. – Когда бы не тавро Несокрушимых, этих коней, которых я взялась охранять, можно было бы выгодно продать. Неподалеку от перевала должно же быть какое-никакое торжище, всегда бывает. Ну, да ничего, и так обойдемся.
Тут где-то в лесу должен валяться Тимур. Этот ничтожный перевертыш, похоже, всерьез полагал, что здесь все играют в его игру. Дурак! Таких надо учить, тут Лешага совершенно прав.
Стоит посмотреть, если он все-таки выжил – самое время ему послужить совсем иному делу. Говорить, поди, он все равно не сможет после того, что Лешага с ним сделал, а и не надо. А так – вот, нашла раненого, с ним несколько коней, привела их в крепость, и всего-то ей нужно передохнуть, обогреться и поесть. А там – лишь бы до первой ночи дотянуть, никто и охнуть не успеет, как прорвы ворвутся в укрепление, убивая все, что движется!»
Она отправилась к затушенному костерку, где еще вчера валялось брошенное на произвол судьбы тело лазутчика. После того как Лешага ушел, она сама аккуратно проверила, дышит ли Тимур, покачала головой. Первым желанием было вонзить нож ему в горло, чтобы прекратить мучения. Такой сон мог продолжаться вечно, пока не остановится сердце или волчья стая не разыщет оставленную для нее поживу. Но, пока дышит, хоть и бесчувственный, он был ей нужнее, чем мертвый, и потому она лишь разрядила его автомат и оставила бедолагу ждать своего часа.
Теперь этот час настал, но Тимура на месте не оказалось.
– Надо было его убить, – пробормотала Гюрза, осматривая следы. – Ладно, посмотрим, что бы это значило.
* * *
Длинноухий каменный бог под радостные крики гарнизона был водружен на боевой галерее башни верхнего замка. Это изваяние издревле считалось священным для каждого человека, рожденного в здешних местах. У ног сидящего в задумчивости бога, постигшего суть вещей и ход светил, лежал каменный меч. Рассказывали, что бог этот, желая принести слово истины людям, воплотился в молодого принца, и тот, покинув забавы и ратный труд, исполнил волю спасителя всего живого. В память об этом меч и лежал под божественной пятой. Так ли было, нет ли? Местные жители считали, что так. И потому царившее над ущельем изваяние лучше всякого иного знака говорило о том, кто занимает крепость.
Шерхан взирал на башню, в ярости скрежеща зубами. Еще нынче утром он надеялся, что, как подобает властителю, с почетом войдет в распахнутые ворота и захлопнет их перед носом врага. Пусть Эргез попытается выкурить его с такой позиции! Пусть расшибет себе лоб о горные кручи! А он между тем спокойно, никуда не торопясь, соберет армию и разметает в клочья поредевшее изможденное воинство наместника Лесной страны, возомнившего себя наследником Пророка.
Похоже, роли изменились. Сзади наседал Эргез, впереди, ощетинившись стволами, высились запертые Врата Барсов. Конечно, в горах всегда есть тропы, по которым, рискуя сломать шею, все же можно перебраться на ту сторону Хребта, поднять войска и долгой планомерной осадой, вылазками, а пуще всего посулами богатства и власти побудить гарнизон сдаться.
Но именно сейчас для этого не было времени. Оставалось лишь одно – вступить в переговоры, хитрить, идти на уступки, призывая сообща выступить против единого врага, а уж потом сокрушить ставшего ненужным союзника, заставить его умыться кровью в отместку за предательство и дерзость.
Шерхан выехал перед своей гвардией, кожей спины, кончиками ушей ощущая, сколько глаз, сколько оружейных стволов в этот миг следуют за ним. Стоит чьему-то пальцу дрогнуть на спусковом крючке, и жизнь его оборвется бессмысленно и бесславно. Такое вполне может случиться. Шерхан прекрасно отдавал себе в этом отчет. Среди мятежников наверняка были те, у кого к повелителю Крыши Мира имелся немалый личный счет, даже если главарь изменников отдал приказ не стрелять – что с того? Поди сыщи потом, откуда прилетела шальная пуля. Но тот, кто хочет быть достойным восхищения соратников и уважения врагов, не должен прятаться за чужие спины.
– Кто держит флаг в крепости?! – зычным голосом прокричал Шерхан, и ущелье, умножив силу его голоса, эхом понесло слова на боевую галерею крепостной башни.
– Я, отец! – Атиль аш-Шариф, сын Шерхана, встал между зубцами крепостного парапета, желая показать себя неприятелю. У султана Крыши Мира перехватило дыхание. Он ожидал чего угодно, только не этого.
– С тобой желаю говорить я, воитель, получивший среди местных жителей именование Песнопевец. Оно не подобает человеку, рожденному для власти и оружия, но со временем станет звучать не менее громко, чем прозвание Грозный. Я отдаю тебе и твоему отряду старое торжище. Мы встретимся там.
Шерхан нахмурился, желваки заиграли на скулах. Этот юнец смеет диктовать ему условия?! Причем какие условия! Он вскользь глянул на каменную ограду старого торжища, прилепившегося у подножья скал, чуть в стороне от входа в ущелье. В прежние времена, когда здесь пролегала добрая караванная дорога, за высокой каменной оградой находили приют хозяева караванов. Тут их ждали перекупщики, готовые дешево приобрести товар и продать дальше уже втридорога. После Того Дня, а судя по всему, и много раньше, караваны перестали ходить здесь так часто, как в былые времена. На старом торжище лишь изредка появлялись гости. В обычные дни там находился дежурный наблюдательный пост, но сейчас обе створки ворот были распахнуты, и наблюдателей, похоже, не было.