– Хм, – усмехнулся Нушвальц, – просьба, говоришь?
Линдэ молча кивнула.
– Ну, ладно, выслушаем…
Как выяснилось, в Кагдерии произошел мятеж. Причем, это был не обычный мятеж аристократов против своего суверена, которые в эти времена случались не то чтобы сплошь и рядом, но были вполне привычны и обыденны. В подобных мятежах иногда одерживали верх аристократы, и суверена принуждали позволить аристократии те или иные вольности, либо, хотя и очень редко, приводили к отречению суверена от престола. Чаще же всего мятежи заканчивались поражением мятежников, и на участвующих в них налагалась суровая кара… в виде удаления в дальнее поместье, секвестра доходов в пользу казны, а то и, если мятежники заходили совсем уж далеко, и казни. Но все это было привычно, понятно и не стоило бы особенного внимания, если бы в Кагдерии все было бы так же. Но там все прошло совершенно по другому пути.
Пару лет назад в трущобах Кагдерийских городов появились непонятные люди. Непонятные потому, что никто не знал, откуда они взялись и чем зарабатывают на жизнь. Ну не занимались они никаким ремеслом, хотя частенько представлялись кто плотником, кто столяром, кто метельщиком… Но денежки при этом у них водились. Однако тратили они их совершенно дурацким образом. Ну, вот вы бы, будь у вас деньги – на что их потратили бы? Во-от… вполне разумные мысли. А вот эти пустобрехи частенько присаживались в забегаловках к тому или иному уже слегка набравшемуся коллективу и, выбрав момент, ставили выпивку всей честной компании. Размеры которой, кстати, иногда охватывали всех присутствующих в той или иной забегаловке.
Ну, а когда побратавшаяся под маркой такой халявы компания опрокидывала в себя по паре-другой кружек браги или дрянного пива (а откуда в трущобных забегаловках возьмется хоть что-нибудь хорошее-то), эти самые непонятные начинали исподволь затевать весьма, прямо скажем, дерзкие речи: «Как мол, так происходит, что мы тут горбатимся день и ночь, а не имеем ничего кроме горсти медяков. А вот эти уроды-дворяне ничего ни хрена не делают (ну это ж всем известно – не правда ли), а купаются в золоте и роскоши (все поголовно, ага)?» Или: «А почему это я, свободный человек (ну не раб же какой-нибудь, правда), должен во всем повиноваться каким-то дурацким цеховым правилам, которые невесть кто установил уму непостижимо сколько времени назад?» Либо: «Бедному трудовому люду – хоть с голоду помирай, а эти купцы и лавочники только и думают, как бы задрать цены на хлеб (рыбу, соль, пиво и т. д.)».
Мало-помалу эти разговоры начали находить отклик у людей, тем более что правящий двор Кагдерии не обращал никакого внимания на разговоры «черни», предпочитая давать балы, строить и отделывать новые дворцы и заказывать художникам новые картины, ювелирам новые украшения, а портным – новые наряды. И так продолжалось до тех пор, пока не полыхнуло. И как полыхнуло!
Как позже выяснилось, эти непонятные люди не только поили бедняков брагой и пивом. Они сумели сформировать из своих последователей вполне себе эффективную армию. Как они ее назвали, «Армию бедняков». Впрочем, такими уж бедняками ее члены не были. Во всяком случае, после того, как они вступили в эту армию. Да и армией, как выяснилось, они назывались отнюдь не для красного словца.
Все началось с того, что на улицы столицы кто-то выкатил несколько десятков бочек выдержанного вина. Потом толпу, стянувшуюся к дармовому угощению, кто-то довольно умело подогрел возбужденными криками. А едва только первые ватаги разгоряченных людей начали жечь и громить лавки и дома зажиточных горожан, как, откуда ни возьмись, на улицах появились организованные сотни людей, одетые в прочную одежду и вооруженные дубинками, косами, насаженными на древки (откуда они только взялись в городе-то), и топорами. Эти сотни имели своих командиров, были разбиты на десятки и, как бы неожиданно это ни звучало – знали, что и как сделать.
Буквально в течение пары дней столица Кагдерии оказалась перекрыта баррикадами, а на крышах были оборудованы позиции для стрелков и метателей, вооруженных найденными в разграбленных оружейных лавках луками, арбалетами и дротиками. Кроме того, городская стража была быстро, но жестко разоружена, ее руководители тут же повешены, как «пособники тиранов и узурпаторов», а арсенал разграблен. Так что оружия в руках у повстанцев оказалось довольно много. Вследствие чего введенные на третий день беспорядков в столицу королевские гвардейцы сразу же завязли в уличных боях и засадах, неся совсем не ожидаемые ими потери. А городская чернь, при слухах о введении в город гвардейцев, поначалу принявшаяся разбегаться по трущобам как тараканы, за исключением очень небольшой части, которую члены «Армии бедняков» сумели силой удержать на баррикадах, увидев такое дело, тут же полезла обратно и принялась не только драться с гвардией, но и с упоением резать дворян.
Однако тут выяснилось, что дворяне, оказывается, вовсе не «ни хрена не делают», а, наоборот, в военном деле весьма и весьма опытны, поскольку почти поголовно в свое время изрядно послужили в королевской армии. И, вследствие этого, практически все имеют неплохой набор оружия и весьма умело им пользуются. Чернь умылась кровью, но… ситуация уже вышла из-под контроля. Да и, как гласит кагдерийская пословица: «Десять крыс всегда загрызут одного кота». Так что вскоре дворян в столице не осталось. Нет, убиты были далеко не все – большей части, пожалуй, удалось выбраться. Но вот меньшая… когда в дворянской семье погибал последний мужчина, озверелая толпа врывалась в дом и… Изуродованные тела дворянок потом с хохотом выволакивали из разграбленного и частенько подожженного дома, и волокли на рыночную площадь столицы, которая теперь носила название «Кладбище благородных», где сваливали в огромную яму. Впрочем, среди наваленных там тел, которые никто и не собирался убирать, были не только дворянки. И старые и вновь образовавшиеся сотни не щадили никого – ни служанок, ни конюхов, ни истопников, ни кухарок. Все они априори считались «пособниками тиранов и узурпаторов» и подлежали немедленному непременному наказанию, которое в руках у опьяненной кровью толпы чаще всего приводило к смерти. Причем, мучительной. Ну а тела «пособников» потом отволакивали на центральную площадь и сваливали в одну яму с «хозяевами».
Две недели в столице Кагдерии царила абсолютная вакханалия. Правящая чета, потеряв на улицах столицы ранеными и убитыми почти две трети гвардии, впала в ступор и ничего не предпринимала, видно надеясь, что все «само собой как-нибудь рассосется». По слухам, королева целыми днями торчала в своем будуаре, стоя на коленях перед Знаком Владетеля, и плакала, повторяя:
– О, Владетель, спаси мой добрый народ от охватившего его безумия.
Но Владетель не спас…
На третью неделю «Армия бедняков», изрядно увеличившаяся за счет банд, получивших, так сказать, «боевое крещение» во время нападений на дворян (а также, под шумок, на купцов, лавочников, трактирщиков – короче, всех тех, у кого было чем поживиться), вырвалась из города и напала на королевский дворец.
Гвардия дралась отчаянно. В строй встали даже те, кто лежал в дворцовом лазарете – хромые, однорукие, одноглазые, контуженные. Но это не помогло. Озверелая толпа, уже успевшая поднабраться боевого опыта в уличных боях, а также опьяненная кровью и двухнедельной безнаказанностью, ворвалась во дворец и устроила страшную резню. Как рассказывали чудом уцелевшие очевидцы, короля просто разорвали на куски, а королеву… ее принесли на «Кладбище благородных» тоже не полностью целой – без руки, с оторванной ступней и почти до ушей разорванным ртом. Так что узнать в этом куске мяса бывшую чувственную красавицу теперь было почти невозможно.