– Да нет, его ранили, а потом нашли и взяли в плен. Но не казнили. Зачем молодому и способному мужику за так пропадать? Подлечили его и дали возможность кровью искупить свою вину. Только через месяц он все равно погиб в бою с мутантами…
– Да не погиб он! Говорят, так и живет там, под другим именем только. Инвалидом, правда, стал, еле ходит…
– Да все ты сочиняешь! Не могли его взять живым, не дался бы. Потому что он был не тебе чета. Он был профессионалом. Спецназовцем с Красной ветки.
– А чего ему убивать-то вздумалось того типа?
– Потому что это был фашист. Такой садюга, что его даже из Рейха выгнали. Форменный зверь. И у разведчика этого было задание – найти его и убрать. Но задание было секретным, и открыться он никому не мог, даже коменданту. Потому и погиб.
– Да не задание это было! Этот зверюга-фашист его жену и дочь замучил. А он отомстить хотел. Своими руками приговор в исполнение привести. На власти не надеялся уже. Долго он этого фашиста выслеживал, маскировался. На Улицу девятьсот пятого года пришел с шайкой бродяг или челноков, притворился одним из них, чтоб фашиста не спугнуть раньше времени.
– Вот бедняга! И верно, на власть надежда плохая, своими руками – оно надежнее…
– Да не было у него ни жены, ни дочери!
– Все равно жаль его, хороший, видно, был мужик. Маш, – окликнул говоривший красивую темноглазую женщину с повязкой на руке, – а ты ничего не слыхала про того разведчика красных, которого в туннеле к Беговой убили? Вроде вы с Иваном вскоре после этого к нам пришли?
– Слыхала, конечно, – охотно откликнулась женщина. – А только все не так было, люди добрые. Когда уже ни на что тот беглец не надеялся, появились солдаты ему на подмогу и спасли его.
– Ну что ты мелешь? Какие солдаты, откуда?
Женщина подняла здоровую руку, приложила палец к губам – при этом на запястье звякнул браслет. Цепочка с фиолетовыми переливающимися камушками. Оглянувшись по сторонам, та, которую назвали Машей, загадочно сказала, понизив голос:
– Из Изумрудного города солдаты. Только никому не говорите. Они с собой его забрали, теперь он там живет. Там хорошо, чисто, светло, люди ученые да вежливые.
Сидевшие у костра дружно расхохотались.
– Ну ты даешь, Маш! Прям из самого Изумрудного города?
– Не верите – дело ваше, – ничуть не обидевшись, сказала женщина и пошла дальше. Все некоторое время смотрели ей вслед.
– А ведь и правда, странное тогда вышло дело, – задумчиво сказал один из говоривших. – Не знаю я, из Изумрудного города там солдаты были или нет, но только в тех, кто за разведчиком гнался, тоже кто-то стрелял. Ранили даже одного. А кто стрелял – так и не дознались. У беглеца-то огнестрела не было. Потом в туннеле к депо нашли только двух бомжей, Васю да Колю, тоже безоружных. Да и что с бомжей взять – они вообще ни во что не врубились. Несли какой-то бред про святую Алику. Кому-то из них, мол, она явилась. Ничего странного, ее тут многие видели. Незачем из-за этого такой шум поднимать. Может, даже она и вмешалась – кто знает?
– М-да, Кастанеда об этом ничего не писал, – задумчиво протянул Викинг.
– Какой Кастанеда? При чем тут Кастанеда? – удивился пожилой мужик.
– Да вот же привязалось, – сплюнул в сердцах Викинг. – Так Машкин Иван говорит про всякие неожиданности. И ко мне прицепилось теперь. А я без понятия, кто такой этот Кастанеда. Да и Иван, думаю, тоже. Не похож он на ученого. Просто присказка у него такая.
– А те бомжи, говорят, до сих пор там и живут, в туннеле. Но Машку-то, конечно, без толку спрашивать. Машка правды не скажет, она только небылицы сочинять умеет да сказки рассказывать.
– Зато рука у нее легкая. Ни один раненый или больной, за кем она ухаживала, до сих пор не умер!
– Да, это верно. Да и Иван ее – мужик дельный. Молчун только. Уж больно тихий.
– Тихий-то он тихий, но вовсе не размазня. В тихом омуте черти водятся. Нрав у него бешеный, только он нам его не показывает. Чуть слово поперек услышит – так и сверкнет глазами. Я вот думаю – чего им на Ганзе-то не сиделось? Не иначе, повздорил с кем-нибудь, вот и пришлось им сюда уходить.
– Да нет, хороший он мужик. И пацана своего любит. Да и тот в нем души не чает. Только не похож на отца мальчишка. Вроде светловолосые оба, но у Ивана глаза карие, а у мальчишки – голубые. А у Машки и вовсе черные.
– Да не может быть пацан его сыном. Иван-то молодой еще мужик, просто выглядит старше. Это в метро не редкость.
Один из сидевших у костра нахмурился, пытаясь поймать ускользающую мысль. Кто-то не так давно рассказывал про красивую темноволосую женщину и голубоглазого мальчика…
«А впрочем, какое мне до этого дело? – подумал он. – По нынешним временам лучше в чужие дела не лезть – так оно гораздо спокойнее. Крепче спать будешь и дольше проживешь».
А Викинг, между тем, думал: «Может, достать где-нибудь почитать этого самого Кастанеду? Вот как отправлюсь снова на поверхность, обязательно загляну в какой-нибудь книжный – вдруг там найдется? А то ведь присказка проклятая привязалась и может неудобно получиться. Ляпнешь случайно при знающем человеке: “Кастанеда об этом ничего не писал”, – и опозоришься. Окажется, что неведомый Кастанеда всю свою жизнь как раз только и делал, что писал. Именно об этом…»
Женщина стояла, стараясь не шевелиться. Дуло пистолета упиралось ей в затылок.
– Ты пойдешь с нами. Ты хорошо меня поняла?
– Да, – выдохнула она почти беззвучно.
– Не слышу.
– Да, – повторила она громче. Обстановка не располагала к спорам. Вот дрогнет палец этого психа на спусковом крючке – и все кончено. Не то чтоб она так уж держалась за жизнь, но все же обидно погибать по глупости.
Пожилой мужчина в камуфляже, чуть помедлив, опустил пистолет. Она, не глядя на него, потерла затылок в том месте, где все еще ощущала прикосновение металла.
Ничего. Она еще расквитается с ним потом. Не стоило ему так себя вести.
И что самое противное – никто из обитателей станции Фрунзенская внимания на эту сцену не обращал. Исхудавшие люди в потрепанной военной форме проходили мимо, словно такие разборки были для них в порядке вещей. Делали вид, что ничего не замечают, предпочитали не вмешиваться. Поблизости, правда, крутился какой-то шустрый тип, но вряд ли затем, чтобы вступиться за нее.
Впрочем, она давно уже не ждала от людей ничего хорошего. Здешние жители увешали свою станцию красными флагами, как это в обычае на всей Красной Линии. Издали это еще могло произвести впечатление, но вблизи становилось заметно, что полотнища ветхие и выцветшие, стены потрескались, а у жителей станции изможденные лица. Хотя за чистотой следят, этого у них не отнимешь.