Жабоголовый сделал еще прыжок – теперь он был совсем рядом, не дальше, чем в пяти шагах от нее. Но все его внимание было сосредоточено не на человеке, а на мокром асфальте, где извивались обрубки щупальцев, похожих на толстых черных червей. Невольно Кошка опять вспомнила про пиявок со станции Удельная, о которых рассказывал Сафроненко. А кто-то из сталкеров говорил ей, что из каждого такого обрубка щупалец может потом вырасти новый горгон. К счастью, из этих обрубков уже никто не вырастет – не судьба… Жабоголовый вывалил длинный язык, секунда – и черный обрубок уже извивался у него в пасти. Мутант нагнул голову, словно прислушиваясь к своим ощущениям, смакуя редкое лакомство. Потом судорожно икнул – и Кошке показалось, что она видит, как щупальце провалилось ему в желудок, все еще продолжая извиваться. Жабоголовый удовлетворенно потряс головой и вновь вывалил язык. Кошка вдруг увидела, что челюсть у него сильно искривлена, словно она была распорота, а потом неправильно срослась. Потому-то он, наверное, и предпочитал еду поделикатнее, которую уже нарезали на кусочки. Кошке пришлось дожидаться окончания этого жутковатого обеда. Она припомнила, что кто-то из сталкеров рассказывал, как они с голодухи попробовали варить щупальца горгона. Он уверял, что есть было вполне можно, только было ощущение, что жуешь резиновую подошву. С другой стороны, жители некоторых станций были убеждены, что эти твари ядовиты и употреблять их в пищу ни в коем случае нельзя. Но Жабоголового, видно, это не волновало.
Обкромсанный горгон тем временем судорожно извивался. Наверное, если бы он умел издавать звуки, то вопил бы сейчас от боли. В любом случае, это сослужило ему плохую службу: доев мелкие кусочки, Жабоголовый обратил внимание на их прежнего хозяина. Одно движение – и один мутант словно натянулся на другого сверху. Горгон затрепыхался совсем уж яростно, и хищник сделал несколько судорожных движений, пытаясь заглотнуть его целиком. Кошка рассудила, что это самый лучший момент, чтоб смыться, пока на нее никто не обращает внимания. Кто знает, каков аппетит у этой жуткой жабы? Может, решит и ее употребить на десерт?
Она вышла на проспект, где среди остовов машин неспешно ползали гигантские слизни, оставляя за собой белые полосы. Кошка знала по опыту – вещество, выделяемое ими, разъедает хуже кислоты, поэтому старалась не наступить ненароком в такой след. Одно неверное движение – и с ботинками можно было попрощаться, а возможно – и с ногами тоже.
Из-за угла навстречу ей вывернуло существо, похожее на жутко истощенного человека, передвигавшегося на четвереньках. Оно опиралось на тонкие длинные «руки», сжатые в кулаки. Только на этих «руках» было по четыре пальца. По крайней мере, так с первого взгляда казалось. Ушей у существа не было, их заменяли щели, зато огромные челюсти были усыпаны острыми зубами. Узкие, длинные ноздри втягивали воздух – хищник пытался оценить, стоит ли добыча усилий. «Стигмат», – подумала Кошка и чуть ли не обрадовалась мутанту, как старому знакомому. По крайней мере, она тут не одна.
Стигмат, похоже, обрадовался тоже и начал осторожно приближаться к ней. Кошка пристально следила за его верхними конечностями: в момент нападения этот мутант разжимал ладонь, и из глубокого шрама на внутренней стороне выстреливало длинное и острое жало – его «пятый палец».
– Ну что ты, дурачок, я совсем не вкусная, – увещевала его Кошка, осторожно пятясь. Ей не хотелось его убивать.
И вдруг сзади взвилась сеть, накрыв монстра. Стигмат забился, пытаясь освободиться. Мелькнули две темные фигуры в «химзе» и противогазах.
«Сталкеры», – вяло подумала Кошка.
Один из них приближался к ней.
– Мурка! Ты, что ли?! – услышала она.
И тут же поняла, что на самом деле сходит с ума. Только один человек называл ее так, и этот человек убит ее собственными руками. Кошка обреченно зажмурилась. Сил бороться больше не было. Она до последнего отбивалась бы от живых, а с мертвым ей не сладить. Леха все-таки пришел за ней.
Ноги ее подкосились, и она опустилась на грязный асфальт, прямо в лужу. А потом наступила тьма…
– Нет, вы посмотрите на нее! – возмущался обладатель басовитого голоса. – Киса, очнись, не время мечтать! Да и не место…
И тут до Кошки дошло.
– Вотан, это ты?! – заорала она.
Над ней склонилась багровая рожа, обрамленная светлыми слипшимися волосами и наискось перечеркнутая черной повязкой.
– Ну-ну, полегче, – бормотал Вотан. – Вот теперь вижу – это точно ты. Я вообще-то тебя сразу узнал по костюмчику – он приметный у тебя, вставочки металлические прикольные. Но когда ты встала столбом, а потом и вовсе рухнула как бревно ни с того ни с сего, уж не знал, чего и думать. Может, думаю, убили тебя, а костюмчик кто другой позаимствовал?
– И не мечтай даже! – радостно сказала она. – А где я?
Она лежала на дырявом матрасе в большой палатке, рядом сидел еще один сталкер – кажется, его звали Сигурд.
– На Октябрьской, – буркнул Вотан. – Ты так некстати отключилась… пришлось нам тебя до метро по очереди тащить.
– А чего вы наверху делали?
– Что могут делать егеря Ганзы на вверенной их попечению территории? Охотились, естественно. Мутантов отлавливали для полигона на Пролетарке.
– Ну и как?
– Да так себе улов: паршивенький стигмат и нервическая девица! – егерь захохотал, гордясь своей шуткой.
– Опасная у вас работа, – поежившись, сказала Кошка, решив не обижаться за «нервическую».
– Ну зато и платят нехило, – буркнул Вотан.
Как только окончательно пришедшая в себя Кошка выбралась из палатки, ей чуть ли не сразу попалась на глаза Скорбящая. Старуха сидела у колонны на каком-то тряпье, перебирала мешочки с сушеными травами и по обыкновению внимательно оглядывала всех вокруг.
– Здравствуй, девушка, – пробормотала она невнятно. – А я уж думала – не вернешься ты. Приходил тут человечек один, спрашивал – не встречала ли я ляльку в черных перчатках, у которой волосы русые и шрам на виске. Я сказала, что не видала, а он тогда и говорит: если увидишь, передай, чтоб на Китай-город ни в коем случае не возвращалась. Ищут ее там. Один из людей, что приходили с ней в прошлый раз, выжил, и теперь его держат там в заложниках. Только пусть не вздумает туда соваться – и его не спасет, и самой плохо будет. Скажи, чтоб затаилась где-нибудь и не высовывалась, пока все не уляжется. Ладно, говорю, я старуха скорбная, убогая, но если где такую увижу, передам обязательно, а что уж она там натворила, меня не касается, мое дело маленькое. Он меня похвалил и патронов отсыпал.
Кошка, поняв намек, тоже вложила в морщинистую руку пригоршню патронов. Попыталась расспросить старуху, как выглядел человек, но та лишь бормотала, что зрение у нее по старости слабое, а человек тот от других отличался мало – две руки, две ноги, одна голова, что еще надо? Кошка на всякий случай сделала вид, что новость ее не особо заинтересовала, хотя сердце затрепыхалось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.