– А почему Питерский? – машинально спросила она.
– А у нас тут наверху вокзал поблизости. В прежней жизни поезда оттуда аккурат до Питера ходили. Я эти места знаю, как свои пять пальцев. Где можно пройти, где нельзя, когда веселых мутантов с Каланчевки опасаться надо особенно. Я тебе больше скажу – иной раз из Подмосковья караваны приходят в метро. Ведь выжили-то люди не только в Москве, но и в других местах. Области даже меньше досталось, там кое-где и радиационный фон пониже. Так что где только не живут. Один рассказывал мне, что даже в старых разработках на станции Силикатная обитает группа спелеологов одичавших. Их Катастрофа там застала, они потом как-то приспособились, но уже человеческий язык почти забыли, только друг друга еще худо-бедно понимают. А тебя-то, кстати, как зовут?
– Катя, – неохотно ответила она. Ее раздражали его вопросы, но не хотелось грубить человеку, который по-доброму к ней отнесся. А он рассуждал:
– Трудно тебе придется, Катя. Плохо с детьми одной. Отец-то, небось, тоже сталкером был?
Она кивнула, и мужик продолжил:
– Сталкеры – профессия рисковая. Но мне пока удается перехитрить костлявую. Знаешь, Катя, какие чудища сейчас живут наверху? Ты, наверное, и на поверхности не была ни разу?
Кошка снова молча кивнула, начиная догадываться, что мужик слегка навеселе, – оттого такой добрый и разговорчивый. В собеседнице он, похоже, не слишком нуждался: сам себе задавал вопросы и сам тут же на них отвечал – знай только кивай и поддакивай.
– Если б ты увидела, к примеру, вичуху или стигмата, боже упаси, ты бы от страха умерла, наверное.
Кошка дернула головой, стараясь удержаться от смеха. Вичух и стигматов ей за последнее время встречать приходилось немногим реже, чем людей. Мужик по-своему истолковал ее движение – решил, наверное, что девушка смутилась и напугалась. Ободренный таким вниманием, он вещал дальше:
– А уж веселые мутанты с Каланчевки – это, скажу я тебе, чуть ли не самые кошмарные существа. Они примерно как люди, только все волосами заросли и передвигаются на четвереньках – да так быстро. И дышат хрипло на бегу – хех-хех-хех, – как будто хохочут. Оттого, когда стая бежит, ее издали слышно. И ведь многие одеты в обноски какие-то – вот в чем кошмар. Так посмотришь на них и задумаешься – что жизнь наша? Сегодня ты еще ходишь на двух ногах и спишь в тепле, а завтра уже на карачках бегаешь и объедкам радуешься. Но я тебе так скажу – не это самое страшное в теперешней жизни, Катя. Теперь ведь человек человеку – зверь. Убить готовы друг друга из-за ерунды. И ладно бы мужики только. Бабы еще хуже лютуют. Вон, говорят, на Китай-городе одна троих порешила просто из-за того, что не понравилось ей, как они посмотрели на нее. Представляешь, что творится, если даже там, на станции бандитской, ужаснулись люди? Даже по их понятиям это – форменный беспредел. И ведь так до сих пор убийцу эту и не поймали. Как подумаешь, что и теперь она где-то поблизости ходит… Вот только представь себе – идешь ты с детьми по туннелю, а она – тебе навстречу. С ножом. Говорят, за нее большую награду обещали. Я все сам собираюсь по туннелям побродить – может, встречу ее где? Мне ту премию получить совсем не помешало бы, да и дело бы доброе сделал – хороших людей от убийцы избавил. Страшные времена настали, Катя, вот что я тебе скажу, если даже бабы так озверели…
– Мне пора, наверное, – пробормотала Кошка. Мужик выглянул из палатки и махнул рукой:
– Да рано еще, не подошла дрезина. А я ведь тоже один-одинешенек, Катя. У тебя вон хоть дети есть. Может, останешься со мной жить? Я вижу – ты девушка скромная, а что с детьми – так это даже лучше. У меня была жена раньше, но ребенок мертвый родился, она и ушла. А теперь тоскливо. Хочется, чтоб ждал кто-нибудь из походов. Зарабатываю-то я неплохо, прокормили бы твоих крикунов. И ты бы жила, горя не зная. Ну там, иной раз постираешь, сготовишь чего-нибудь – зато сыта была бы, семью имела. Соглашайся! Попытка не пытка – не поладим, так разбежимся.
Кошка решила попробовать сменить тему.
– А мне показалось, – тихонько сказала она, – что когда дрезина отъезжала, под нее девушка спрыгнула, прямо на пути.
– А-а, – не удивившись, сказал Никита, – в красной шали, что ли?
– Да. Откуда ты знаешь? Эта шаль так и летела за ней – словно крыло, – вздрогнула Кошка.
– Обычное дело – привидения, – охотно разъяснил Никита. – Ее тут видели уже. Самоубийца, наверное, вот и не может успокоиться. Тут еще и не такое бывало. Часовые рассказывали – однажды ночью целый траурный поезд мимо проехал. Тихо-тихо – без гудка, без огней… Просто выехал из туннеля паровоз старинный, тянущий открытую платформу. А на ней, прикинь, гроб открытый стоял, весь венками и еловыми лапами заваленный, цветами усыпанный! И лежал в нем мужик в черном пальто, с небольшой бородкой, торчавшей вверх. Проехал поезд вдоль всей станции и снова в туннеле скрылся. Откуда ехал, куда делся – никто не узнал, спрашивали потом – на следующей станции его не видели. Часовым дали по три дня отгулов, налили спирта и велели языком не трепать. Да только рты народу разве позатыкаешь? Лично я думаю, что это как-то было связано со штурмом Комсомольской радиальной. Потому как произошло вскоре после этого. Слыхала, небось, о тех событиях? Когда наши коммунистов штурмовали? – понизил он голос.
Кошка мало что слышала об этом, но, на всякий случай, кивнула.
– Вот я и думаю, – сказал Никита, – что был то, на самом деле, поезд-призрак с Красной ветки. Просто не туда заехал. А может, нарочно был послан, в напоминание и наказание… Так что ты решила, Катя? Останешься со мной?
– Да я не могу… – начала было Кошка. Никита нахмурился:
– Я бы на твоем месте крепко подумал, Катя, прежде, чем отказываться. Уж больно ты разборчивая в твоем-то положении. Себя надо помнить. Я вон тебя с довеском готов взять – это не всякий тебе предложит. Я мужчина самостоятельный, обеспеченный. А ты, Катя, сдается мне, врешь. У тебя, наверное, и мужа-то никакого никогда не было. Обманул, небось, мужик и бросил с пузом. Но я не мелочный, Катя. Я готов тебя простить. Так что пока не поздно, подумай хорошенько, прежде чем от своего счастья отказываться.
У Кошки отвисла челюсть. Теперь ее еще и во вранье обвинили – а она ни слова толком и сказать-то не успела, все больше молчала и кивала.
Тут, к счастью, Павлик у нее на руках захныкал.
– Ой, он, наверное, снова есть хочет!
– Так покорми его.
– Мне нечем, – пробормотала она.
– Молока, что ли, нету? Это тут часто бывает, – авторитетно заявил Никита. – Питание неважное и все такое. Посиди тут, а я поищу кого-нибудь, кто может помочь.
Подождав чуть-чуть после его ухода, Кошка быстро выбралась из палатки и поспешила к перрону. Дрезина уже стояла там, она торопливо уселась и все оглядывалась – не догоняет ли ее новый знакомый? Наконец дрезина тронулась, и Кошка облегченно вздохнула. Ей казалось, что осталось совсем немного.
Кошку схватили на Краснопресненской. Там, где чуть ли не на каждой колонне были развешаны изображения Нюты – Победительницы Зверя, где ей уже показалось, что теперь она в безопасности. С младенцами на руках сопротивляться толком Кошка не могла, хотя кому-то все же неслабо заехала ногой по коленке – месяц теперь будет хромать, не иначе.