До Верховного донеслись странные звуки – поблизости кто-то играл на вконец расстроенной гитаре и жалостно выводил что-то про комнату с белым потолком и о надежде что-то. Хочу, мол, быть с тобой. Игорек, конечно. Опять напился и куролесит, не понимая, что не до песен сейчас. Вместо того, чтобы быть слабеющему отцу опорой, сам на него озлобился и других настраивает. Э-эх!..
Звякнул колокольчик у входа. Верховный, погруженный в невеселые думы, проигнорировал сигнал, но посетитель ввалился в шатер, не дожидаясь его приглашения. Еще один нехороший признак – раньше люди такого себе не позволяли. Что еще возмутительнее, сердито сдвинутые брови Юрия не произвели на вошедшего никакого впечатления. Он двигался так стремительно, что задел головой подвешенные к потолку пестрые веера, и они закачались. Плюхнувшись без приглашения на цветастые замусоленные подушки и чуть не сбив статуэтку собакоголового бога, человек бросил перед главой Спартака листок бумаги с каким-то рисунком и написанным от руки текстом. Как будто это было дело необычайной важности.
– Что это? – брезгливо спросил Верховный, поднимая листок двумя пальцами. Но он уже и сам видел – что. С замусоленного клочка бумаги на него смотрела вооруженная автоматом девица в защитном комбинезоне и с развевающимися, точно под сильным ветром, волосами. Сходство с Нютой было так велико, что вряд ли могло являться случайностью.
«Девушка, победившая Зверя», – прочел Верховный подпись под рисунком и, не сдержавшись, матерно выругался.
– Листовка, – зачем-то пояснил и без того очевидное вошедший и добавил: – Щербатый нашел, когда недавно в большое метро пробирался.
– Он что, по поверхности шел? – машинально спросил Юрий.
Вошедший пожал плечами, подумав: «Сдал правитель, ничего уже не помнит». Но вслух почтительно сказал:
– Да ведь я еще раньше докладывал – в том месте, где в туннеле от Полежаевской к Беговой завал начинается, наши ребята ход на поверхность прокопали. Поверху совсем немного надо пройти, и можно попасть в большое метро. И вот, пожалуйста! Эти бумажки какой-то энтузиаст на Баррикадной изготавливает и продает.
– Интересно, она знает, что ее мать жива? – забывшись, проговорил Верховный.
Вошедший пожал плечами – его самого волновало совершенно другое, что он и поспешил озвучить:
– Эта сучка может навести на нас людей!
– Не смеши, – снисходительно сказал правитель, делая вид, что все под контролем. Но в груди неприятно закололо слева. – Даже если и так, неужели кто-то потащится через все метро? До нас теперь не так-то просто добраться.
– Ходим же мы к ним. Значит, и они к нам смогут, – пожал плечами пришедший.
– Да на что мы им сдались? Разве у нас есть что-нибудь ценное? С другой стороны, меры принять все же надо. Позови ко мне этого… – И он неопределенно щелкнул пальцами, но мужчина понял – кивнул и быстро вышел.
Когда в шатер вошел новый посетитель, Верховный был бледен и морщился, но тут же взял себя в руки: выпрямил спину, протянул листовку и коротко, властно спросил:
– Ну?
Убийца взял бумагу, повертел в руках, даже зачем-то перевернул. «Притворялся, что не понимает!» – разъярился Верховный и проревел:
– Что это такое, я тебя спрашиваю?
– Листок. В клеточку. Видимо, из тетрадки, – предположил убийца.
Правитель Спартака затрясся. Еще ни один человек не смел разговаривать с ним в таком тоне.
– Тебя, …, послали ее убить! Ты вернулся и сказал, что дело сделано. Какого…?!
Убийца поморщился. Отчего-то он очень не любил, когда в его присутствии сквернословят. Хотя отчасти возмущение Верховного можно было понять. Но кто бы мог подумать, что соплячка не только уцелеет на поверхности, но и пройдет через половину метро, а потом ухитрится выйти живой из еще более страшной передряги? Неистребимая девчонка начинала внушать ему что-то похожее на уважение. Убийца преклонялся перед силой, а в этой пигалице оказался стальной стержень. Когда-то такая внутренняя сила чувствовалась и в Верховном, но теперь перед ним сидит старик, который не способен даже контролировать свои эмоции. Вон, аж посинел весь, того и гляди, удар хватит. Правитель он там или нет, а оскорблять понапрасну людей, которые столько лет служат ему верой и правдой, не стоит. Особенно тех, кто может за себя постоять.
– Я сказал правду. Она шла на верную смерть.
– Только, б…, не дошла!
– Возможно, это знак.
– Да как ты смеешь?! Я тебя… – забрызгал слюной Верховный и вдруг выгнулся дугой, почувствовав невыносимо болезненный укол под лопаткой. Сразу потемнело в глазах, и как будто кто-то перекрыл кислород. Юрий успел прошептать: «Врача…», а потом рухнул на разбросанные подушки и замер.
Убийца даже не изменил своей расслабленной позы. Следовало немного подождать и убедиться, что все кончено. Врач у них, конечно, идиот, и все же, мало ли что? Вдруг откачает? Через несколько минут он коснулся шеи Верховного, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было, тело уже начинало остывать. Быстро выйдя из шатра с подобающей озабоченностью на лице, убийца закричал:
– Врача сюда, скорее! Верховному плохо!
* * *
На похоронах отца Игорь был, как ни странно, не пьян. Хмурый и небритый, он оглядывался по сторонам, словно видел станцию впервые. Все те же унылые бело-серые колонны, цементный пол, голые, исписанные стены. Все те же бабы и мужики в ватниках. Деревянный помост и гроб на нем. Он, наследник, стоит над гробом, рядом щупленький лысоватый Михаил, самый верный соратник и советчик отца. Люди поднимаются по ступенькам, кланяются покойнику и спускаются с другой стороны. Многие плачут, остальные хмуро молчат, но все без исключения смотрят на него, Игоря. Чего-то ждут? Несмотря на то что Верховный скончался от инфаркта, не оставив завещания, никому и в голову не пришло оспаривать власть у его сына. Михаила можно было не брать в расчет – как бы он сам коньки не откинул, потрясенный смертью единственного друга. Наемники же отца были хорошими исполнителями, умелыми и изворотливыми, но ни у одного из них не хватило бы ума, чтобы управлять людьми, и они сами это понимали. «Интересно, – подумалось Игорю, – а у меня самого ума хватит? Ведь это большая ответственность, так говорил отец. Впрочем, перед кем – ответственность? Отца больше нет, а эти безмолвные люди вряд ли будут сопротивляться. С ними можно делать что угодно: унижать, грабить, заставлять трудиться до изнеможения. А взамен только скудно кормить, чтобы только-только не протянули ноги, да иногда устраивать пышные церемонии для развлечения. Правы были древние жрецы, и отец тоже был прав».
Игорь расправил плечи, поднял голову, обвел глазами толпу.
– При мне все будет, как при батюшке, – хрипло сказал он. И как только слова такие выговорились – словно подсказал кто. Он и слова-то такого, «батюшка», до этого никогда в жизни не употреблял. Стоявший рядом Михаил вздрогнул, но ничего не сказал.