– А обо мне она вспоминает?
– Конечно, каждый день. Говорит: «Где-то теперь моя девочка? Жива ли она?»
– Может быть, ты сходишь на Беговую и сообщишь, что я жива и скоро приду? Или, еще лучше, приведешь сюда ее? – с надеждой предлагала девушка, но Алек не соглашался:
– Не стоит. Во-первых, я не хочу тебя оставлять одну, тем более пока тут Метросексуал крутится. Еще, чего доброго, опять доведет до приступа. Во-вторых, передать весть после долгой разлуки – куда хуже, чем привести живого человека, которого она уже и не надеется увидеть. А в-третьих, сама она сюда не дойдет. То есть, дойдет, конечно, но у нее в последнее время очень ноги болят. Врачи говорят – ревматизм. Зачем же ее понапрасну мучить? Лучше поправляйся скорее, и мы вернемся на Беговую вместе.
– Какой ты умный, как хорошо ты решил! Что бы я делала без тебя? – благодарно восклицала Нюта. И Алек довольно улыбался.
Разумеется, заходил Кирилл, болтал о каких-то незначительных пустяках. Но в глазах тушинца стоял упрек, и Нюте было тяжело с ним разговаривать. К тому же при виде Кирилла снова оживали сомнения. Почему все-таки Алек скрыл, что он с Беговой? Говорит, что не хотел ее волновать. Но ведь Нюта, наоборот, страшно обрадовалась, узнав, что мать жива. Что же у нее за судьба такая несчастная, что за странные люди ее окружают? Они все время врут ей, при этом делая вид, будто это из лучших побуждений. И как понять, кто из них на самом деле ей предан, а кто лишь притворяется? Может, оба они преследуют какие-то собственные цели или, наоборот, только и думают о том, чтобы ей было лучше? Нет, она не стоит ни Кирилла, ни Алека. Неужели они не видят, что победительница Зверя – всего лишь несчастная идиотка с расстроенными нервами и манией преследования?
* * *
Однажды Мура, заглянувшая к Нюте выпить перед сном чая, столкнулась на входе с как раз уходившим Алеком.
– Смотри-ка, сколько у тебя поклонников! – шутливо пихая девушку в бок, заявила она. – Двое лучше, чем ни одного, а?
– Даже если один – оборотень, а другой – вампир? – в тон ей спросила Нюта.
– Так это же еще интереснее! – засмеялась Мура. – Ты теперь с Корой дружишь, вот и попросила бы ее погадать, кто из двоих предназначен тебе судьбой, – вдруг на этот раз она правду скажет?
– А вам она гадала? – машинально спросила Нюта. Мура вдруг погрустнела.
– Да я уж не думаю о таких вещах, – сказала она. – У меня все в прошлом: любовь моя наверху осталась.
Нюта вопросительно посмотрела на нее, и Мура, поколебавшись, стала тихонько рассказывать:
– Незадолго до Катастрофы, когда было мне лет двадцать, я познакомилась в Интернете с одним мальчиком, Олегом. В чьем-то блоге, не помню уже. Это здесь мы часто не знаем, что на соседней станции творится, а наверху были такие средства связи, что можно было общаться с человеком, пусть он хоть бы за океаном был, на другом конце мира, фотографии свои посылать, даже разговаривать через специальные устройства, видя друг друга. И вот стали мы с ним переписываться. Какие же он мне письма писал! До сих пор помню. А я еще тогда удивлялась, что это он тут и там скобки ставит? Спросила у подруги, та говорит: «Дура! Скобка означает улыбку». И я тут же почту открыла и стала считать, сколько раз Олег мне улыбнулся! И вправду дура была. И вот мы с ним как раз договорились встретиться. Я жила на Смоленской, а он – на Планерной, хотя до метро еще на автобусе надо было добираться. Решили встречаться посередине – на Полежаевской. Так я и оказалась в тот день в метро. Уже почти доехала, и тут началось. Поезд остановился на Улице 1905 года, объявили, что дальше он не пойдет. Шум, крик, плач, толпы народу валят. Так мы и не встретились. Видно, Олег был среди тех, кто в тот день наверху погиб. Здесь я потом жила то с одним, то с другим, но все как-то не складывалось. До сих пор его вспоминаю и плачу.
Нюта наморщила лоб, соображая.
– Если вы договорились встретиться и вам уже оставалось до Полежаевской две остановки, значит, он в это время тоже был в метро, в пути. И вполне мог оказаться где-нибудь поблизости.
Мура вытаращила глаза.
– Господи, девочка! – пробормотала она. – Почему мне, взрослой тетке, это в голову не пришло, а ты видишь все так ясно, словно у тебя и вправду дар? Конечно, он наверняка в это время уже ждал на Полежаевской, я ведь чуть-чуть опаздывала. Неужели мы с ним были совсем рядом и ничего не знали друг о друге?
Тут в голову женщины пришла новая мысль.
– Но ведь не так давно на Полежаевской всех вырезали! – простонала она и разрыдалась.
Что Нюта могла сказать на это? Она чувствовала себя в каком-то эпицентре чужих страстей. Как будто, когда она спасла станцию, все уверовали в нее, как в высшее существо, и кинулись к ней со своими проблемами.
После того разговора Мура несколько дней ходила с покрасневшими глазами и даже сходила к Коре – погадать. Та ее не утешила: сказала, что не понимает, жив ли еще ее Олег или нет. Единственное, что она увидела, – будто бы он находится в том же месте, что и пропавшая дочь коменданта, а когда Мура спросила, надо ли это понимать так, что оба они мертвы, беспомощно пожала плечами.
– Наверное, ей и вправду лучше было бы сажать шампиньоны, – вздохнула Нюта, узнав об этом.
– Кора у нас как Кассандра, – заметил Вэл.
– Ты все путаешь, – сказала печально Мура, – Кассандра-то как раз все предсказывала правильно. Просто ей никто не верил – такое уж боги на нее наложили проклятие…
А вот комендант, в отличие от Муры, необычайно оживился. Он вдруг поверил, что Алину действительно можно найти, надо только поискать хорошенько. Илья Иванович то и дело забегал поделиться своими соображениями к Нюте, сталкиваясь там то с Вэлом, то с Мурой. Что девушку радовало – если раньше Зотов считал их высокомерными выскочками, то теперь стал относиться к обоим гораздо теплее. Да и они, в свою очередь, стали находить его более привлекательным, хотя раньше относились, как к тупому солдафону. Маша, помнится, рассказывала, что спасительница Улицы 1905 года словно вдохнула в станцию новую жизнь: муравьи и индиго, сперва сплотившиеся перед лицом неминуемой гибели, избавившись от нее, стали жить куда дружнее.
– А может, Алина ушла с кем-нибудь на Ганзу? – спрашивал комендант. – Если так, то плохо: там столько всякой швали толчется… Фашисты вот часто бывают.
– Да что вы все – фашисты, фашисты! – возмутился Вэл. – Они тоже разные. Я среди них друга детства, Егорку, встретил. Он с самого начала случайно на Чеховскую попал. Это уж потом фашисты там власть захватили, недовольных казнили, а кто-то успел сам уйти. А вот Егор не захотел уходить. Он вообще вне политики – механик, золотые руки. Чинит технику всякую – такие везде нужны.
– Чего ж ты там с другом не остался? – ехидно поинтересовался комендант.
– Не люблю бессмысленных обрядов и ритуалов, – высокомерно вскинул голову мужчина. – А еще больше – когда мне указывают, что я должен думать. Я – Вэл, единственный и неповторимый, и как-нибудь сам разберусь, к кому и как должен относиться. Вдобавок ненавижу агрессивную толпу и когда на меня вешают ярлыки. Я не коммунист, не нацист, не садист, не интернационалист. В крайнем случае можете считать, что я индивидуалист и пофигист.