Страшнее всего мерзкие заключенные, грязь из грязи земли, негодяи, избивающие своих братьев по несчастью и тоже домогающиеся их тела. Почему-то все обсуждения темниц и несчастий всегда сводились к домогательствам, и никому не приходило в голову, что попавшим в имперские застенки совсем не до любовных утех, особенно с лицами своего пола, покрытыми грязью и вшами.
Илар был готов к защите своей чести – заклинания лежали в памяти, как стрелы с бронебойными наконечниками, и он для себя решил, что так просто не сдастся, – зубами грызть будет, но не допустит до своего нежного тела ни одного супостата!
Действительность оказалась гораздо скучнее и безопаснее, если можно так выразиться узнику одиночной камеры. Неизвестно, как в имперских темницах содержались другие заключенные, но Илара поместили не в общую, а в отдельную камеру, маленькую клетушку, в которой стоял деревянный топчан, наглухо прикрученный к стене и полу (Илар попробовал его сдвинуть!).
Доски топчана за долгие годы были отполированы боками множества узников и поблескивали в свете масляного фонаря, висевшего в коридоре перед толстенной решеткой, служащей стеной камеры. Кроме топчана, из удобств, положенных заключенному, стоял здоровенный горшок, накрытый крышкой, и… больше ничего. Каменный пол, топчан, горшок и заключенный, сумрачно думающий о превратностях жизни и о том, как ему не повезло родиться в этом мире.
Почему он не родился принцем? Почему его родители всего лишь пекари, а не особы императорской крови? Печально. Кому-то – все, а кому-то – коричневый горшок с рассохшейся деревянной крышкой. Из горшка почти не воняло, он был чист и сух, потому Илар сделал заключение, что камеру давно не занимал ни один узник – как и остальные камеры в этой темнице.
После часа лежания на досках Илар пришел к выводу, что он особо злостный преступник и его держат в камере для важных заключенных, нанесших особый вред государству и его самым родовитым подданным. А еще ему очень было жалко себя и Анару, которая, проснувшись, не увидит мужа подле себя, расстроится и… неизвестно, что она сделает. Вдруг возьмет и снова вырастит лес – теперь уже в здании суда? И тогда ее точно повяжут и точно казнят. Никто не может безнаказанно бороться с государством в одиночку – оно всегда сильнее, будь ты даже эпический колдун.
Грела мысль, что Илар все-таки успел загрузить в память заклинания. В случае совсем уж неблагоприятного исхода дела он успеет отомстить – выпустить на этих гадов жиздра. Вот тогда попляшут нарушители договоров! Если дадут выпустить, конечно… но… неужели они не озаботились тем, чтобы защитить ту же темницу от злой воли могущественного черного колдуна? И защитить суд?
От мысли о своей «могущественности» потеплело на душе. И тут же настроение снова упало, еще ниже, чем прежде, – если у врагов есть защита от магии, Илар совершенно беззащитен. Не умеет он, как эпические герои, махать мечом, не может ударом кулака сломать кому-то шею. Не то что его отец, славящийся буйной силой! Без магии Илар пустое место, никто! Как ни печально… Увы, увы…
В коридоре послышались шаги. Илар сел, свесил ноги с топчана и всмотрелся в того, кто открыл дверь. Охранник не был пьяным звероподобным типом – обычный мужчина лет пятидесяти со спокойным лицом, чисто выбритым, даже приятным на вид, – обычный отец семейства, зарабатывающий как умеет: например, охраняет особо опасных узников. О профессии в одеянии стража напоминал меч в потертых ножнах, висящий на поясе, кольчуга, начищенная до блеска, да связка ключей, неизменный атрибут тюремщиков и заведующих купеческими складами. Тюремщик и был похож на обычного заведующего складом, обыденный, как сапог.
– Если хочешь – оправляйся, – доброжелательно предложил тюремщик. – Сейчас тебя в суд поведут. Негоже, если тебе начнут приговор читать, а ты обделаешься.
– Что это я обделаюсь-то? – оторопело спросил Илар, чувствуя, как у него холодеет в груди.
– Да бывает, – равнодушно пожал плечами тюремщик. – Как объявят смертный приговор, так и обделываются. Обычное дело! А потом нам выговор – почему привели такого засранца! А мы при чем? Я, что ли, из него дерьмо выжимал? Давай-ка оправляйся, а то наверху уже конвой ждет.
Илар секунду подумал, потом пошел к горшку и с облегчением опорожнился, – его организм, вероятно от ужаса, который испытал юноша при словах стражника о смертном приговоре, поспешил избавиться от всего лишнего.
– А с чего ты взял, что будет смертный приговор? – спросил Илар, затягивая завязки штанов. – С какой стати-то?
– Ну а как же? – искренне удивился тюремщик. – Обязательно смертный! Ты черный колдун, тебя обязательно надо сжечь! От вас одна смута и томленье духа. Мой папаша всегда говорил, да примут боги его душу: «Эстор, мальчик мой, никогда не верь черным колдунам! Они только и ждут, чтобы учинить пакость хорошим людям!» Папаша был пьянью, но иногда выдавал такие умные речи – все в трактире диву давались. Ну все, готов? Почему такой приговор? Я уж точно знаю – те, кто идут в суд из этой темницы, все только смертный приговор получают. Помню, сидел тут один купчик, партнера порешил своего, а потом еще и набросился на стражников, когда пришли его забирать. Так вот он тоже не верил до тех пор, пока его голова не прыгнула в корзину!
– Умеешь ты утешить! – стараясь, чтобы его голос не дрожал, буркнул Илар. – Скажи, а тебе самому не снятся те, кого ты отправлял на смерть? Душа-то не болит?
– А чего такого?! – снова искренне удивился стражник. – Я же тебя не казню! Я-то при чем? Я всего-то открываю камеры, смотрю, чтобы узникам было удобно, горшок был, раз в день суп и кусок лепешки. Все свежее, вкусное! У нас гадостью не кормят, казна покупает еду в соседнем трактире. Я за все время, что тут служу, ни разу из супа узника мяса не вытащил! Ничего у заключенного не забрал! У каждого своя судьба, паренек. Что боги назначат, то и будет. Может, в следующем рождении я буду на твоем месте, кто знает?
– Ты из манипейцев? – заинтересовался Илар. – Веришь в перерождения?
– Ну а что такого? – пожал плечами стражник, поднимая с пола фонарь, который поставил туда, пока разговаривал. – Это не противоречит вере в Создателя, не запрещено! Почему бы и не верить в перерождения? Ведь легче жить, когда ты знаешь, что в другой жизни, переродившись, ты будешь уже не нищим крестьянином, а богатым господином – если будешь себя правильно вести. А еще – умирать легче. Вот верил бы ты в перерождения, шел бы сейчас на смерть легко, с песнями – вдруг в следующей жизни ты станешь принцем? Как игра в кости – не знаешь, что тебе выпадет!
– Клал я на такую игру, – мрачно заявил Илар, выходя в коридор. – Котомку мою куда дели? Там магическая книга!
– Сдал ее в казну. Наверное, у судьи теперь – ты ведь по этой книжке колдовал, когда пакостил людям? Значит, она орудие преступления! Суд будет ее читать! Кстати, не вздумай колдовать – во‑первых, все тюремщики носят амулеты от магии, во‑вторых, как только ты начнешь волшбу – тебе вышибут мозги. С вами, колдунами, глаз да глаз нужен! Только не уследи – вы сразу пакостить!
– Да не пакостил я никому! – вдруг взъярился Илар. – И вообще, про черных колдунов все брехня! Напридумывали все!