Не в сердце, не в глаз, не в живот... Чтобы рана не оказалась смертельной, приходилось ограничиваться ногами и руками, старательно выбирая места, где нет больших сосудов или нервов. Фаун знала, что рана под мышкой была бы опасной, так же как под коленом или на внутренней поверхности бедра. Лучше выбрать наружную поверхность бедра или руку ниже плеча. Крепкие мышцы рук Дага показались Фаун слишком тонкими по сравнению с длинным клинком, висящим у нее на шее.
«Значит, бедро».
Фаун склонилась над Дагом.
Если бы Хохария была в сознании, Фаун спросила бы ее; но тогда она ожидала бы помощи от знающей целительницы и скорее всего вообще не додумалась бы до такой отчаянной меры. Теперь же Хохария, как и остальные жертвы, оказалась пленницей магии Злого, и оставался только Отан. Фаун не попросила бы у него и снега зимой, да и едва ли он его ей дал бы. И все-таки...
«Может быть, я опять собираюсь совершить глупость?»
«Думай же, думай!»
Ее замысел может ни к чему не привести, и тогда ей придется, вытерев кровь с клинка, завтра утром объяснять появление на теле мужа ужасной раны. Представив себе это, Фаун потянулась к своим седельным сумкам и вытащила чистую тряпку, в которую был завернут пух рогоза, и тесемку. Ну вот, из этого получится хорошая повязка.
Из ее затеи может получиться то, на что она надеялась.
«Эта затея может иметь ужасные последствия».
Однако что-то ужасное должно было случиться в любом случае. Ухудшить положение было невозможно.
«Что ж...»
Фаун отложила приготовленную повязку, вытащила из-под рубашки мешочек с ножом и достала светлый клинок. Маленькая задержка, связанная с этим, чуть не лишила ее мужества. Фаун села на корточки рядом с левым бедром Дага, стараясь собраться с духом. Ей хотелось бы помолиться, но Даг ведь говорил, что боги ушли. Фаун не на кого было рассчитывать, кроме себя.
Ей с трудом удалось сдержать стон.
«Даг говорит, что ты сообразительная. Если уж ты не можешь доверять себе, поверь ему».
«Бей острым концом. Куда угодно».
Фаун отвела руку, старательно прицелилась в то место, где, как она надеялась, были надежные мускулы, и, все еще не касаясь Дага, вонзила костяной нож так глубоко, что его кончик заскрежетал по кости. Спящий Даг застонал и дернулся. Фаун выпустила из дрожащей руки рукоять; нож остался торчать из худого бедра Дага, окрашенного серебряным светом луны в белые и синие тона.
Из-за плеча Фаун донесся вопль Отана:
– Что ты делаешь, сумасшедшая крестьянка!
Отан схватил Фаун за плечи и грубо отшвырнул, однако она еще успела увидеть, как левая рука Дага взметнулась вверх, словно невидимая кисть стиснула рукоять разделяющего ножа, и услышать тихий знакомый треск расколовшегося костяного лезвия.
Он плавал в сером тумане, где не было времени и где нечего нельзя было различить. Некоторым утешением служило то, что вместе с остальным исчезли страх, желания и боль. Однако вдруг что-то светлое и теплое необъяснимо встревожило его исчезающее восприятие, как будто полярная звезда оторвалась от небес и приблизилась, полная наивного сияющего, смертельного любопытства.
«Не падай, нет, не приближайся, Искорка!»
Тоска и ужас разрывали Дага на части: обрести эту радость значило убить ее.
«Неужели моя судьба – осквернять все, что я люблю?»
Однако жар звезды не коснулся его. Потом в него хлынул поток новой силы, и на короткий миг к Дагу вернулась способность ясно мыслить. В его темницу упал источник света, хорошо ему знакомый. Даг узнал могучий Дар Хохарии со всей его потрясающей энергией – как странно, что такой фонтан силы обитает в хрупком скромном теле... а надежда, которую могло бы принести появление Хохарии, обратилась в прах, когда Даг ощутил ее гнев, ужас и отчаяние.
«Я-то думал, что ты наверняка все разгадаешь, оставаясь снаружи, хоть мне это не удалось, – я ведь более слеп, чем ты, мне нужно было заглянуть внутрь, чтобы увидеть...»
И в ответ до него донесся стон: «Я тоже должна была заглянуть, чтобы увериться... я должна была знать наверняка... ох, Даг, прости меня...»
Потом туман снова затянул все безгласной печалью.
Даг поторопился сделать обход за это короткое украденное мгновение передышки, чтобы пересчитать свой отряд, как и положено командиру. Да, вот Артин; он еле держится, его Дар так истощен, что сделался прозрачным по краям; Брин и Орниг; Маллора; Стражи Озера из Боунмарша; и вот теперь еще и Хохария. Даг вспомнил, что и себя должен сосчитать. Десять человек, умирающих вместе. Опять он завел тех, кто доверился ему, в бесконечную тьму.
«По крайней мере на этот раз я не могу их бросить».
Время снова исчезло. Серые пиявки присосались к Дагу.
Звездное пламя снова придвинулось слишком близко, и Дага, как холодный туман, охватил трепет. Но от небесной искры исходило что-то еще, какой-то еле слышный знакомый мотив; ее ясный свет и песня без слов переплетались. Их совместная красота переворачивала сердце Дага.
«Это – магия живого зеленого мира, и все, что может дать Дар Стражей Озера, не идет ни в какое сравнение с нею...»
И тут боль и песня стали раздирать Дага на части.
Он чувствовал все особенности того кипящего Дара, что вонзился в его бедро. Кость Каунео, его собственная давно засохшая кровь, совершенный сосуд для смертности, созданный мастером в Лутлии. Смерть дочери Искорки, смерть без рождения, перемешавшиеся самосозидание и саморазрушение в чистейшем виде.
Слишком чистые. Они лежали, погруженные в себя, не оскверненные ни желанием, ни движением, ни временем. «У этого Дара нет сходства» – такое утверждение казалось недостаточно глубоким, чтобы описать его неподвижную отстраненность. Никаких привязанностей. Никакой боли.
«Лучше всего делиться тем, что имеешь в избытке. Я могу поделиться болью».
Чувствуя себя невесомым, как никогда раньше, Даг при помощи Дара поднял левую руку, и его кисть – чистый Дар, испещренный пятнами остатков Злого, – сжала рукоять и Дар рукояти. Его собственная засохшая кровь позволила Дагу проникнуть внутрь спирали; он чувствовал, как его Дар следует по давно проложенному ею пути. Схватить, удержать... Даг вспомнил ту ночь, когда Фаун плела свадебную тесьму окровавленными пальцами и таким образом заключила в ней свой Дар. Он вспомнил, и другую ночь, широко раскрытые глаза Фаун и ее беззащитную готовность: «Нужна кровь?» – как будто она была готова тут же вскрыть себе вены и влить живую влагу в его подставленные ладони, ни перед чем не останавливаясь.
«Как она делает сейчас».
«Не дай ее жертве пропасть, старый дозорный».
Его прикосновение казалось насилием, но Даг скрутил мертвый Дар своими призрачными пальцами так же, как Фаун плела тесьму. В глубине души он ухмыльнулся, представив себе голос возмущенного Дора: «Ты используешь прием плетения свадебной тесьмы на разделяющем ноже?..» Спираль распрямилась и тяжело легла всей своей длиной ему на ладонь. Кость Каунео радостно треснула, этот звук он услышал не ушами, а Даром, и тут же понял, как неверна была теория Дора о том, что смерть маленькой дочери крестьянки вошла в нож по ошибке; впрочем, у Дата не было времени это обдумывать. Он держал в руке смертность, и она не могла ждать.