— Но у вас может появиться право претендовать и на византийский трон, — лукаво улыбнулась правительница, привлекая его голову к своей груди. — И уже не королевский, а императорский. Другое дело, что, объединив силы византийцев и норманнов, а частью и русичей, мы могли бы попытаться создать империю, которая бы простиралась от берегов Малой Азии до северных оконечностей Норвегии, а значит, стала бы самой могучей империей мира.
— Так далеко мои мечтания еще не распространялись, — признался Гаральд.
— Всякий монарх должен быть властительным и самолюбивым и править так, словно весь мир только и ждет, когда он подчинит своей власти все державы, княжества и территории земли нашей. Истинный монарх должен рассуждать так: «Раз Господь создал один мир, должен существовать один правитель. И этим правителем суждено стать мне!»
— Слишком смело. Вряд ли мне удастся занять свою голову подобными мыслями.
— Удастся. Иначе какой смысл бороться за трон, ради чего? У императоров и мышление должно быть имперским.
— Вот только для всего этого понадобятся огромные военные силы, которых у меня нет и которые вряд ли когда-либо появятся.
— Прежде всего, для этого понадобится огромная сила воли, а все остальное придет само собой.
Она говорила еще что-то, однако Гаральд уже не улавливал смысла ее слов, хотя сама мелодика ее речи вместе с ритмическими покачиваниями груди и движениями бедер вводила его в состояние транса. Он не успел заметить, когда именно это произошло, но оно все же произошло… Женщина как-то решительно, но в то же время ненавязчиво и почти незаметно овладела не только его вниманием, но и сознанием; не только его неутоленной юношеской страстью, но и столь же неискушенной юношеской душой. Их тела слились в поцелуе, в объятиях, в экстазе… И длилось это бесконечно долго, как может длиться лишь осознание необузданного счастья, и в то же время непростительно коротко, как способно пролетать разве что ощущение невероятной страсти.
Даже когда страсть их угасла, эти двое еще какое-то время продолжали оставаться в объятиях друг друга, не решаясь разомкнуть уста, ослабить руки, разъединить свои тела…
— В любом случае лично вы, принц, вернетесь в свои края самым богатым норманном, которых когда-либо знал мир.
— Этого мне и хотелось бы.
Пламя свечей становилось все менее ярким, зато цветовая гамма дымки, царившей над этой купелью влюбленных, представала еще более радужной и завораживающей. И звуки волынок воздействовали на этих полукоронованных любовников, как флейта факира — на укрощенных им змей.
Когда конунгу конунгов показалось, что страсть его окончательно угасла, женщина заставила его подняться на две ступеньки выше, с благоговейной нежностью провела рукой по самой сокровенной мужской тайне и, совершив некий обряд омовения, присела, чтобы припасть к ней губами. То, что происходило с ним дальше, Гаральд воспринял как нечто ни с чем не сравнимое. Тем более что уж здесь-то женщина оставалась неутомимой, во всяком случае так викингу казалось, когда он неохотно выпускал ее голову из своих рук.
— Мы передадим вам настоящие боевые корабли, снабженные катапультами с «греческим огнем», которого пираты боятся, как адских котлов, — как ни в чем не бывало, продолжила разговор правительница, когда, сойдя с «острова страсти», они улеглись на воду вверх лицами и лежали так с закрытыми глазами. — А еще — снабдим мощными персидскими луками, способными пробивать любую кольчугу или кирасу.
— Уже сегодня хотелось бы взглянуть на такой лук и как можно скорее — опробовать, — мгновенно загорелся Гаральд, думая о том, как бы такие луки пригодились в битве с датчанами. Его всегда удивляло, как мало среди норманнов настоящих лучников и как неохотно его соплеменники берут в руки это оружие, предпочитая длинные мечи и секиры.
— Сегодня не получится. Но луков можно закупить много. А еще лучше — открыть несколько мастерских, пригласив для работы персидских мастеров, которые считаются в этом деле непревзойденными.
— Увезти бы нескольких персов в Норвегию да обучить стрельбе несколько тысяч норманнов, — мечтательно произнес Гаральд.
— Привезешь, обучишь. Все будет у нас с тобой, принц ты мой, еще все будет, — потерлась она щекой о его щеку. Поначалу Гаральд опасался, что станет воспринимать ее ласки с отвращением, но этого не произошло. — И само собой, для борьбы с пиратами вам придется вооружиться короткими римскими мечами и абордажными тесаками, более приспособленными для абордажного боя, нежели ваши длинные двуручные мечи.
— Странно. Вы настолько хорошо осведомлены в военных делах…
— Ничего подобного, — едва заметно улыбнулась повелительница, — просто умею прислушиваться к тому, что говорит наш полководец Зеноний или командующий флотом.
— Восприму как еще один совет.
— Главное в нашем имперском ремесле в том и заключается, чтобы находить время выслушивать своих подданных и вовремя выдавать их мысли и опыт за свои.
— Очень поучительный совет, — признательно улыбнулся Гаральд. — Настолько же поучительный, как замысел, связанный с почтовыми голубями.
— Если окажешься достаточно храбрым в бою и мудрым в перерывах между битвами, прикажу подчинить тебе все норманнские отряды, которые находятся в пределах моей империи, — Гаральд обратил внимание, что она сказала: «моей империи», и вообще вела себя как полноправная императрица, совершенно забыв, что является всего лишь супругой коронованного и всемогущего императора.
— Да, ты не должен забывать, что перед тобой — дочь могучего императора Византии, — уловила ход его мыслей повелительница, — последняя из македонской императорской династии. Той династии, усилиями которой и была сотворена Византия. Очень скоро ты и сам поймешь, что я с трудом мирюсь с тем, что вынуждена делить власть в империи. Причем делить ее с человеком недостойным.
— Потому и приказали лишить короны своего первого мужа?
Этот вопрос вырвался как-то сам собой, и, прекратив плескание в воде, Гаральд с опаской взглянул на императрицу: слишком уж прямолинейно он прозвучал.
— Не только короны, но и головы, — неожиданно спокойно ответила императрица. — Не достойной этой священной, предками моими прославленной, короны.
На сей раз конунг предусмотрительно промолчал: стоило ли вмешиваться в дела местного двора? Об убиенном тут же было забыто.
— Если у ваших родителей не было сына-наследника, то почему они не усыновили кого-то из достойных отпрысков?
— Что ж вы так запоздали со своим приездом в Константинополь, достойнейших из достойных? — саркастически поинтересовалась Зоя.
— Или пусть бы родила одна из наложниц. Страшно, когда обрывается династия.
— Вот отец и попытался спасти ее, короновав одного из претендентов… прямо на мне, — все еще не теряла чувства юмора повелительница.
— Что вам мешает короновать саму себя?