– Но на самом деле вы думаете иначе?
– Да, он убил ее. С размаху ударил – и убил. А еще он мог убить меня, как свидетельницу! Я испугалась. Но виду не подала. Я сказала, что надо все хорошенько обдумать и спрятать тело, чтобы его не нашли. Я убедила его в том, что готова быть его сообщницей, буду его прикрывать, обеспечу ему алиби и все такое прочее. С него градом лил пот. Я убедила Дениса в том, что ему необходимо срочно принять душ, успокоиться, а заодно – смыть с себя брызги крови Алисы.
А когда он выходил из ванной – вернее, уже вышел, набросив халат, – в этот момент я, следившая за ним в дверную щель, приблизилась к нему сбоку и ударила гантелью по виску. Со всех сил! Убила его. Тело приволокла в комнату. Вот так.
– И что потом?
– Хотите узнать, что я испытала? Облегчение! А еще… Только я одна (ну, может, и Василий тоже) знала, где Денис прячет орден.
– В домашней куртке, так?
– Да. В кармане своей домашней куртки, между слоями ткани. И куртка эта всегда висела у него на двери спальни, на крючке. Старая, облезлая куртка.
– Он сам рассказал вам об этом?
– Намекнул. Просто однажды не выдержал и похвастался. Один раз, когда я была у него, Денис куда-то отлучился из комнаты, в кухню, по-моему. Я проскользнула в спальню и обыскала куртку. Мне кажется, что у меня уже тогда, когда я нащупала орден, и появилось желание избавиться от Дениса, который всегда, до конца дней моих, напоминал бы мне о том, что я убила Раю. А еще я знала, что он встречался с Каракозовым, в свое время они провернули крупную сделку с каким-то другим орденом, помнится, продали кому-то за границу. Вот и получалось, что я, убив Дениса, получила и орден, и свободу, и все, все!..
– Зачем вы звонили Ласкиной?
– Я сбивала ее с толку, старалась вести себя так, чтобы мой переезд в Вилламартин выглядел естественно, понимаете? Морочила ей голову, придумывала что попало, чтобы она имела лишь самое туманное представление о том, что происходит в Саратове, вокруг Дениса и Алисы. А что сказала вам Людмила, когда вы позвонили ей?
– Она, сама того не ведая, сообщила мне главное. Пересказывая вашу беседу с ней, она произнесла одну загадочную фразу, звучавшую примерно так: «Денис очень любил своего брата… и если бы у него не было алиби, можно было бы на Василия подумать, ведь он после смерти Дениса получит его квартиру и все, что в ней находится. Правда, самого ценного там уже нет…»
Курепова закурила еще одну сигарету, затянулась:
– Ясно… Прокололась на ерунде!..
– Только человек, который лично вынес из квартиры покойного все самое ценное, мог знать об этом наверняка. Ведь официально коллекцию не обнаружили, и была ли она вообще – тоже как бы никто не знал. За исключением лиц посвященных. Да, кстати, а зачем вы так поступили с Алисой?
– Во‑первых, я растерялась. Во‑вторых, разве не понятно, что я пыталась инсценировать реализацию какого-то сложного мотива? Все должно было закрутиться вокруг Алисы.
– Это вы подбросили Георгию вещи со следами крови Алисы и Дениса?
– Я.
– И саму себя ударили по голове гантелью, инсценировали нападение на вас, а потом решили повесить все это на бедного, запуганного до смерти Георгия?
– Да. И поделом ему, кобелю проклятому! Между прочим, это сработало! Вы же задержали его! И все забылось бы, и он отсидел бы свой срок… Зачем вам понадобилось ехать сюда, заставлять меня сознаваться в чем-то?! Оставьте меня в покое, прошу вас!..
– Кому вы продали орден?
– Каракозову. Вы же сами все знаете! Это вы украли в больнице мой мобильный телефон, а в нем была фотография Каракозова. Вот вы и догадались… потом вскрыли мою квартиру (ключи вы взяли у Василия, ведь он уже обосновался в квартире Дениса), так? И обнаружили там его старую куртку. Вам Василий о ней сказал? Не нашел куртку – и позвонил вам. Ведь тихий же такой, а подлый человек… И вор! Между прочим, если бы не он, не его кража орденов Чеботарева, – ничего бы и не было! Денис же был отличным компьютерщиком, талантливым программистом. Да он мог бы потихоньку заниматься хакерством и проводить отпуска на лучших курортах мира. И все-таки откуда у вас изначально такой интерес к моей персоне?
– Один человек, которому я рассказал эту историю, произнес следующую фразу: «Подумай, зачем ей это было надо?..»
– В смысле?
– Вот и я тоже задумался, а потом все понял. Вы с самого начала вели себя неестественно, когда предложили Алисе, совершенно чужому человеку, оплачивать ее образование. Может, все и прошло бы по задуманному вами сценарию, если бы вы с Денисом не переусердствовали и не завалили Алису деньгами. Вы искушали ее, чтобы она вместо настоящей подготовки к поступлению в университет ходила по магазинам и салонам красоты. Уж слишком много денег Денис тратил на Алису, это, кстати, бросилось в глаза ее подруге – Тамаре. Словом, все это выглядело, повторяю, неестественно.
– Но наш-то расчет был как раз на то, что Алиса и не будет особенно вдумываться в наш мотив! Ей давали деньги, и это было главным. Если бы она хотя бы представляла, где именно бывает бесплатный сыр – не попала бы в мышеловку!
– И вам ее не жаль?
– Жаль. Очень… А вам меня не жаль?! Вы сейчас вызовете полицию, и меня схватят, да? Увезут отсюда, из этого рая… Зачем это вам? Забудьте обо мне… Алису же я не убивала, а Рая могла и сама выброситься из окна! Дурочки, и все – из-за любви! Жаль, что у меня нет дочки или внучки, я бы сто раз сказала им, что любить – опасно… Очень опасно! Подождите минутку…
Она ушла и вернулась с плотным продолговатым листом бумаги, на котором был изображен силуэт быка.
– Это мой билет на корриду, мне он уже ни к чему. Я же понимаю, что вы меня туда не пустите. Я‑то свой бой проиграла. «Corrida de toros»… – Она мечтательно взглянула вверх, устремив отчаянный взгляд своих синих, удивительно молодых глаз в бездонное, нежно-голубое испанское небо, и сделала правой рукой винтообразное движение вверх, по спирали, как бы желая подчеркнуть свое восторженное отношение к любимому зрелищу. – Поезжайте в Мадрид – полу́чите массу впечатлений.
Затем она пожала плечами, как бы разговаривая сама с собой, глубоко вздохнула и, рассеянно улыбнувшись, спросила:
– А хотите еще мятного чаю? Льда? Крови?..
Мужчина средних лет, сидя в кресле в собственной квартире и держа в руках стакан с коньяком, смотрел в окно, за которым шел мокрый снег, и говорил, обращаясь к сидящей на диване мертвой девушке:
– …и тогда я сказал ему – только ты сможешь меня спасти… А что мне еще оставалось делать, если меня обложили со всех сторон. Красные флажки замелькали перед моими воспаленными глазами, как перед загнанной лисицей на бесчестной охоте… а я, как ты знаешь, всегда был против бесчестной охоты, да и вообще охоты как таковой… Я выпил сегодня слишком много, мое тело уже не слушается меня, но мыслю я пока еще достаточно ясно: я не убивал тебя, я не знаю, почему ты вдруг перестала дышать, а на твоих губах появилась розовая пена… Мариночка, твоя смерть не входила в мои планы… Ты слушаешь меня, Марина? Вот и хорошо… Я не пьян, просто мне очень грустно, потому что я не выношу предательства… Многое можно вынести: боль, непонимание, желание обойти противника во что бы то ни стало, но только не предательство…