На самом деле я незаметно для других вела охоту. Будучи сама жертвой любопытствующих, я внимательно разглядывала каждого из них, задаваясь вопросом, годится ли он на роль компаньона по выпивке. Дело было практически безнадежным, потому что, в конце-то концов, по какому признаку выявить такого человека?
Прежде всего, не подходило само слово «компаньон», ведь этимологически оно означает того, кто делит с тобой хлеб, panis. Значит, мне нужен был «комвиньон» или «комвиньонка». Некоторым книготорговцам приходило в голову предлагать вино, некоторые даже наливали шампанское, что позволяло мне заметить во взглядах людей искорку желания и оценить его интенсивность. Мне нравилось, когда на мой бокал бросали вожделеющие взгляды, лишь бы взгляды эти были не слишком настойчивыми.
Практика раздачи автографов имеет в своей основе некую двусмысленность: одна сторона не понимает, чего хочет другая. Сколько журналистов задавали мне этот вопрос: «Чего вы ждете от подобных встреч?» По-моему, вопрос этот уместно задать и представителям противной стороны. За исключением редких фетишистов, для которых подпись автора действительно что-то значит. Чего хотят эти любители автографов? Я же с искренним любопытством отношусь к тем, кто приходит на меня посмотреть. Пытаюсь понять, кто они такие и что им нужно. Этот вопрос, наверное, никогда не перестанет меня мучить.
Сегодня я в какой-то степени могу на него ответить. Не я первая обратила внимание, что перед моим столом выстраиваются в очередь самые красивые девушки Парижа, и я не без удовольствия отмечаю, что многие мужчины приходят на мои автограф-сессии, чтобы приударить за этими красавицами. Я подписываю книги с удручающей медлительностью, и у соблазнителей оказывается достаточно времени.
Но мой рассказ относится к 1997 году. В ту пору данный феномен не так бросался в глаза, может быть, потому, что тогда у меня было не слишком много читателей, что уменьшало вероятность выявить среди них тех, кого я мечтала встретить. Это были героические времена. Книготорговцы почти не наливали шампанского. В издательстве у меня не было своего стола. Об этом периоде своей жизни я думаю с таким же ужасом, с каким род человеческий вспоминает доисторические времена.
На первый взгляд мне она показалась такой юной, что я приняла ее за пятнадцатилетнего мальчика. Невероятно напряженный взгляд только подчеркивал ее молодость: она разглядывала меня, словно скелет глиптодонта в Музее естественной истории.
Подростки читают меня довольно много. Когда мое имя включают в список литературы, выдаваемый в лицее, мне это не слишком интересно. Но если ребенок читает меня по собственной инициативе, это потрясающе. Поэтому я встретила мальчишку с неподдельным энтузиазмом. Он пришел один, и это доказывало, что прислал его не учитель.
Он протянул мне экземпляр «Любовного саботажа». Я открыла книгу на титульной странице и произнесла ритуальную фразу:
– Добрый вечер. Кому подписывать?
– Петронилла Фанто, – ответил голосок без особых гендерных признаков, но скорее женский, а не мужской.
Я подпрыгнула, но не потому, что выяснила истинный пол собеседника, а потому, что поняла, кто стоит передо мной.
– Так это вы?! – воскликнула я.
Сколько раз во время раздачи автографов я переживала этот момент: передо мной появляется человек, с которым я состою в переписке. Это всегда шок. Вместо имени на бумаге ты видишь человека из крови и плоти, и это равносильно переходу в другое измерение. Я даже не уверена, что это означает переход из второго измерения в третье, – возможно, что и наоборот. Зачастую увидеть своего корреспондента воочию – это сделать шаг назад, вернуться в плоскость. И самое ужасное, что это непоправимо: если внешность этого человека, по бог знает каким соображениям, не соответствует уровню нашей с ним переписки, то и сама переписка уже не выйдет на прежний уровень. Это нельзя забыть, от этого нельзя абстрагироваться. Во всяком случае, у меня не получится. Это нелепо, потому что подобного рода связи вовсе не предполагают обмена любезностями. Ошибкой было бы считать, будто внешность важна только в любви. Для большинства людей, к которым принадлежу и я, внешность важна в дружбе и даже в самых формальных отношениях. Я здесь не имею в виду красоту или уродство, я говорю о таком расплывчатом, но существенном моменте, как физиономистика. Есть те, кто нравится с первого взгляда, и есть несчастные, которых – тоже с первого взгляда – не переносишь. Отрицать это было бы бессмысленно.
Разумеется, что-то может измениться: есть люди с отталкивающей внешностью, но такие замечательные, что к их лицам привыкаешь и они даже начинают нравиться. Бывает и наоборот: люди с привлекательной внешностью в процессе общения могут нам показаться несимпатичными, если нам не нравится их характер. Тем не менее эти исходные данные нельзя не учитывать. Именно в момент встречи мы снимаем внешние мерки с собеседника.
– Это я, – ответила Петронилла.
– Я вас представляла не такой, – вырвалось у меня.
– А какой вы меня представляли? – спросила она.
После моего идиотского заявления она неизбежно должна была задать этот вопрос. Вообще-то, я ее никак себе не представляла. Когда состоишь с кем-то в переписке, то создаешь себе не образ, а некое смутное представление о внешности адресата. За три прошлых месяца Петронилла Фанто прислала мне два-три написанных от руки письма. О своем возрасте она ничего не говорила. Она писала мне о вещах таких глубоких и сложных, что я подумала, будто имею дело с человеком скорее пожилым. А оказалась лицом к лицу с девочкой-подростком со жгучим взглядом.
– Я думала, вы старше.
– Мне двадцать два года, – ответила она.
– Выглядите моложе.
Она закатила глаза с такой досадой, что мне стало смешно.
– Чем вы занимаетесь?
– Я студентка, – ответила она и, предваряя следующий вопрос, добавила: – Изучаю литературу елизаветинского периода. Пишу работу об одном современнике Шекспира.
– Потрясающе! О каком современнике Шекспира?
– Вряд ли вы его знаете, – самоуверенно ответила она.
Я рассмеялась:
– И вы читаете мои книги, выкраивая время между сочинениями Марло и Джона Форда?
– Надо же и развлекаться.
– Рада, что являюсь вашим развлечением, – подытожила я нашу беседу.
Я бы с удовольствием поговорила с ней подольше, но сзади уже выросла длинная очередь. Контакт с читателем во время автограф-сессии должен быть кратким, что литератора чаще всего раздражает. Я написала несколько слов на титульном листе ее экземпляра «Любовного саботажа». Совершенно не представляю, что я тогда могла написать. За редким исключением, во время раздачи автографов главным для меня является отнюдь не надпись на книге.
Те, кому я уже подписала книгу, ведут себя по-разному: одни тут же уходят со своей добычей, другие располагаются рядом и смотрят на меня до конца мероприятия. Петронилла осталась и стала наблюдать. У меня создалось впечатление, будто она собирает материалы для документального фильма из жизни животных.