– Как мне теперь переправить ему отсюда письмо? – спросил Просперо.

Андреа сел, уперев одну руку в мощное колено, а другой задумчиво поглаживая бороду.

– Вы можете сделать это открыто, под флагом парламентера.

Просперо в задумчивости медленно прошелся по шатру.

– Испанцы опять могут перехватить его, – сказал он наконец. – И на этот раз письмо, возможно, станет опасным для моего отца.

На вход в шатер легла тень. На пороге стоял один из лейтенантов Просперо.

– Прошу прощения, господин капитан. Прибыл рыбак с залива. Он говорит, что у него письмо для вас, но передаст он его только в собственные руки.

Все застыли в изумлении. Затем Джаннеттино круто повернулся к Просперо:

– Вы что, ведете переписку с городом? И вы еще спрашиваете…

– Терпение! – прервал его дядя. – Что толку строить догадки?

Просперо взглянул на Джаннеттино без всякого возмущения.

– Введите посланца, – коротко приказал он.

Больше не было сказано ни слова, пока на зов офицера не явился босоногий юнец и его не втолкнули в шатер. Темные глаза парня внимательно оглядели каждого из четырех мужчин по очереди.

– Мессир Просперо Адорно? – спросил он.

Просперо выступил вперед.

– Это я.

Рыбак вытащил из-за пазухи запечатанный пакет и протянул его Просперо. Бросив взгляд на надпись, Просперо вскрыл печать, пальцы его слегка дрожали. Он читал, и лицо его омрачалось. Закончив, он поднял глаза и встретился взглядом с тремя Дориа, наблюдавшими за ним. Молча протянул письмо Андреа. Затем обратился к своему офицеру, указывая на рыбака:

– Пусть подождет внизу.

В этот миг Андреа испустил вздох облегчения.

– По крайней мере это подтверждает вашу правоту, Просперо. – Он повернулся к племянникам. – А ваши обвинения – нет.

– Пусть прочтут сами, – сказал Просперо.

Адмирал протянул листок Джаннеттино.

– Впредь вам наука: не будете судить слишком поспешно, – мягко пожурил он племянников. – Я рад, что действия его светлости проистекают от недостаточного понимания наших целей. После того как вы проинформируете его, Просперо, используя предоставившуюся сейчас возможность, мы сможем со всем основанием надеяться, что сопротивлению Генуи скоро наступит конец.

Оба племянника в полной тишине читали письмо:

«От пленников, захваченных вчера ночью в Портофино, – писал Антоньотто Адорно, – я с прискорбием узнал, что ты находишься в блокирующей нас папской эскадре. Несмотря на доказательства, не оставляющие места сомнениям, я не могу поверить, что ты поднял оружие против своей родной земли, тем более против родного отца. Хотя этому нет никаких объяснений, они все же должны быть, если только не произошло нечто, полностью изменившее твою натуру. Это письмо доставит тебе рыбак из залива, он, без сомнения, будет пропущен к тебе. Он же привезет мне твой ответ, если только он у тебя есть, о чем я молю Бога».

Филиппино мрачно взглянул на дядю.

– Я разделяю ваши надежды, синьор, но не вашу уверенность. Тон дожа кажется мне враждебным.

– И мне, – согласился с ним Джаннеттино. Он гневно повернулся к Просперо. – Объясните его светлости, что он не мог бы навредить себе больше, чем оказывая нам сопротивление. В итоге могущество Франции победит, и он будет привлечен к ответственности за каждую каплю бессмысленно пролитой крови.

Просперо прямо и спокойно посмотрел ему в лицо, отличавшееся блеклыми чертами, но смелым выражением.

– Если у вас есть подобное сообщение для моего отца, вы можете послать его лично от себя. Хотя не советовал бы этого делать, поскольку я еще не встречал Адорно, которого можно было бы взять на испуг. Советую вам, Джаннеттино, помнить об этом и когда вы разговариваете со мной. Если кто-то сказал вам, что мое терпение беспредельно, он вам солгал.

Это могло бы стать прелюдией к весьма серьезной ссоре, если бы не адмирал, быстро подавивший провокационные потуги своих вспыльчивых племянников.

– Поверьте, вы и так были слишком терпеливы, Просперо, и я вдолблю это нахалам в головы. – Он поднялся. – Нет необходимости стеснять вас более нашим присутствием теперь, когда все разъяснилось. Мы только задерживаем отправку вашего письма.

И он вывел заносчивую парочку из шатра, прежде чем они успели натворить новых бед.

Глава II
Дож

Патриотизм его светлости дожа Адорно был достаточно высок, чтобы противостоять напастям тех дней. Сияющая в палящем августовском зное Генуя за гордым фасадом и мраморным великолепием склоняла голову перед голодом. Войск маршала де Лотрека, шедших на Геную по суше, она могла не опасаться. Ее фланги и тылы были хорошо защищены естественными укреплениями – голыми скалами, образующими амфитеатр, внутри которого она располагалась. Если она и была уязвима вдоль узкой прибрежной полосы у основания этих скальных бастионов, то любую атаку здесь, как с востока, так и с запада, было столь же легко отразить, сколь опасно затевать.

Но тех сил, которых было недостаточно для штурма, вполне хватало, чтобы перекрыть пути снабжения, и за десять дней до прибытия в залив Дориа морские подходы уже с успехом контролировались семью провансальскими боевыми галерами из Марселя, ставшими теперь частью адмиральского флота. Итак, на Геную надвигался голод, а голод никогда не способствовал героизму. Истощенное население восстанет против любого правительства, возлагая на него вину за лишения. Осознавая это, сторонники Фрегозо в своем соперничестве с Адорно еще и подстрекали население к восстанию. Массы всегда легко верят обещаниям лукавой оппозиции, и чернь Генуи клюнула на посулы золотого века, который наступит с победой короля Франции. Она не только положит конец мукам голода, но и обеспечит вольготное изобилие на все времена. Поэтому от ремесленников, парусных дел мастеров, рыбаков, более не решавшихся выходить в море, портовых грузчиков, рабочих, от чесальщиков, моряков, чеканщиков, словом, от всех тех, кто тяжко трудился в порту, все громче доносились требования о сдаче города.

Вверх и вниз по улицам Генуи, столь узким и крутым, что встретить на них лошадь было практически невозможно, а в качестве вьючного животного чаще всего использовался мул, ходили люди, и в воздухе носилась угроза восстания против дожа, предпочитавшего знакомого дьявола тому, с которым еще предстоит познакомиться, и считавшего своим долгом перед императором продолжать сопротивление королю Франции и его союзникам в лице папы и Венеции.

Прошлой ночью в Портофино он продемонстрировал способность отражать угрозу извне, пока не подоспеет помощь, должная рано или поздно прийти в лице дона Антонио де Лейвы, императорского губернатора Милана. Однако внутренняя угроза была гораздо серьезнее. Она ставила его в почти безвыходное положение. Либо он должен использовать испанский полк для подавления мятежа, либо сдать город французам, которые, скорее всего, обойдутся с ним так же, как германские наемники обошлись с Римом. Он надеялся, что ответ Просперо облегчит ему решение этой суровой дилеммы.