– Хорошо сказано, – поддержал его дон Алваро, – хорошо сказано. Господин адмирал, об отступлении не может быть и речи.
– Мысль об отступлении даже не приходила мне в голову, – послышался резкий ответ. – Но Алжир может повременить, пока мы заняты укреплением своих сил. На это и рассчитывает Барбаросса. Нас ждут в Алжире, а мы, вместо этого, высадимся на берег, атакуем Шершел и дадим бой Драгуту. Что вы скажете на это, синьоры?
Он задал вопрос всем, но глаза его были устремлены только на Просперо. И тот ответил:
– За неимением лучшего, я согласен с этим планом.
– Боже мой, какая любезность, – сыронизировал Филиппино.
– Тогда я тоже буду воздержаннее, – сказал дон Алваро с обезоруживающей улыбкой. – Потому что я согласен с доном Просперо. Мы должны смело напасть и показать таким образом этим неверным псам раз и навсегда, кто здесь настоящий хозяин.
– Вот почему я хочу исключить риск неудачи, – ответил адмирал. – Дело слишком серьезное. – Он был слегка возбужден. – Итак, все согласны напасть на Шершел?
И флот двинулся к Шершелу, обойдя Алжир стороной.
Однако попали они туда с опозданием и не застали Драгута. Этот не знающий жалости, самый грозный из всех сражающихся под началом Хайр-эд‑Дина моряков уже отплыл в Алжир. Он держался берега и потому не был замечен сторонниками императора, чей курс пролегал мористее.
Дон Алваро в ярости лишился присущего ему чувства юмора, а Просперо очень досадовал.
– Перестраховались, – смело сказал он адмиралу. – Теперь, когда Драгут соединился с Барбароссой, все наши замыслы пошли насмарку.
– Воистину перестраховались, – пробурчал дон Алваро, вместе с Просперо поднявшийся на борт «Грифона» на военный совет с адмиралом. – Смотрите, что получается. Мы, поджав хвост, возвращаемся домой под громкий лай этих исламских собак. Смех разбирает, право. Но боже мой, я не желаю, чтобы надо мной смеялись. Император не скажет тебе спасибо за это, великий герцог.
Андреа Дориа поглаживал свою окладистую бороду, невозмутимо выслушивая упреки. Он стоял на корме галеры в обществе племянников и двух других капитанов, изучая изрезанный берег в миле от судна и следя за очевидной паникой в бухте, возникшей, едва летний рассвет выдал присутствие европейского флота. В молчании обозревал он раскинувшийся у бухты город, состоявший из белых кубических домов, окруженных зеленью рощ, главным образом финиковых пальм и апельсиновых деревьев, перемежающихся серо-зеленой листвой олив. Он смотрел на серую громаду крепости, на шпиль минарета над мечетью, развалины римского амфитеатра на востоке и отдаленные горные цепи Джебель-Сумы и Бони-Манассера, окутанные дымкой.
Наконец, после долгого молчания, он произнес:
– Не совсем так, дон Алваро. Шершел – богатый город, порт, где находятся склады и хранится провиант корсаров. Разве не стоит разорить это пиратское гнездо и поубавить у мусульман спеси?
Просперо неожиданно улыбнулся, увидев, как Джаннеттино переводит взгляд маленьких блестящих глаз с него на дона Алваро и обратно.
– Ты смеешься! – воскликнул Джаннеттино. – Чему ты смеешься?
Просперо улыбнулся еще шире:
– Мы отправлялись охотиться на льва, а вернемся и станем хвастаться, что убили мышь.
Этого было вполне достаточно. Но дон Алваро все больше симпатизировал своему союзнику Просперо и подлил масла в огонь, хлопнув себя по толстому колену.
Джаннеттино в сердцах обозвал их пылкими и безрассудными дураками, осуждающими все, что выше их понимания.
Просперо помрачнел. Даже злясь на Дориа, он в глубине души сохранял уважение к синьору Андреа. Он восхищался его очевидным мужеством и невозмутимой силой, признавал его исключительные дарования. По отношению к его племянникам он испытывал неприязнь, постоянно подпитываемую этими надменными выскочками.
– Это неучтиво, – сказал он с холодной укоризной.
– А я и не желал быть учтивым. Вы придаете слишком большое значение своей персоне, Просперо. Вы полагаетесь на дядино расположение к вам.
Просперо повернулся к адмиралу:
– Поскольку мы прибыли сюда сражаться с неверными, а не друг с другом, я возвращаюсь на свой флагманский корабль и там буду ожидать ваших указаний, синьор.
Но адмирала задела шутка о льве и мыши, и, возможно, поэтому он не обуздал грубость Джаннеттино. Правда обидела его так, как только может обидеть правда. В его зычном голосе чувствовалось раздражение:
– Вы будете ждать их здесь, синьор. Я попросил бы вас помнить, и вас, дон Алваро, тоже, что за экспедицию отвечаю я, как ее командующий.
– Действительно, настало время говорить прямо, – одобрительно сказал Филиппино.
Дон Алваро поклонился. Его игривые глаза заблестели.
– Прошу прощения, адмирал. Я думал, что вам будут интересны наши мнения.
– Мнения – да. Но не указания, что мне делать. И не манера, в которой они высказываются. Если у вас есть что мне возразить, буду рад выслушать. – Он переводил суровый вопросительный взгляд с одного на другого.
Дон Алваро покачал головой:
– Право определять тактику, ваше высочество, я оставляю за вами.
– И ответственность, о которой вы нам напомнили, также лежит на вас, – добавил Просперо.
Дориа усмехнулся в бороду.
– Судить всегда легче, чем действовать. Давайте займемся делом.
Он быстро и мастерски составил подробнейший план нападения. То, как он учел все мелочи, не могло не вызвать восхищения. Покончив с этим, адмирал отпустил Просперо и дона Алваро на их корабли, так и не поблагодарив за высказанные мнения.
Та же шлюпка отвезла двух капитанов на их галеры. Если синьор Андреа отпустил их с обидой, то и они испытывали сходные чувства. Дону Алваро де Карбахалу хватило смелости высказать свое негодование. Что же касается Просперо, то он осудил Андреа Дориа за чрезмерную заботу о своей репутации и предрек падение ее в глазах императора, который не скажет спасибо за невыполнение задания, на которое они были посланы.
– Он может впасть в немилость, когда мы разделаемся с Шершелом, – заявил Просперо.
– Если это произойдет, поражение неизбежно.
– По крайней мере, такой исход очень вероятен, – мрачно согласился Просперо. Если бесполезный штурм Шершела удастся, чести это им не принесет. А потерпев неудачу, они навеки покроют себя позором, и авторитет Андреа Дориа погибнет из-за поражения от Хайр-эд‑Дина еще до того, как Алжир получит шанс подорвать его.
Под палящим африканским солнцем, при все возрастающей жаре, свойственной концу августа, императорский флот стоял напротив бухты. Город был как на ладони, а отсутствие защитного вала позволяло галерам при их малой осадке подойти вплотную к обрывистому берегу. Исламского флота, способного помешать европейцам, тут не было. Те суда, что стояли в бухте, скрылись при появлении императорского флота. То ли чтобы спастись от захвата, то ли желая помешать европейцам. Над галерами в неподвижном воздухе разносился бой барабанов, которым вторили трубы. Европейцы видели, как толпа в панике бросилась к крепости. Кое-кто вел с собой коз, другие – ишаков, мулов и даже верблюдов. Из-за отсутствия городских стен как таковых большинство населения Шершела искало убежища в крепости.