Усатый полярный кит не хищник. У этого гиганта, вес которого в двадцать пять раз больше веса слона, нет зубов. Однако большая часть мореходцев не была уверена в миролюбивости сказочной «рыбы-кит» и посматривала на нее с некоторым опасением.
Зеленые волны, выплясывая вокруг кита, то показывали мореходцам, то вновь скрывали черную нижнюю губу чудовища, выдававшуюся под верхней. Пасть кита, длиною до трети его тела, была закрыта.
Вдруг два высоких фонтана с шумом вырвались из носовых отверстий кита. Сверкавшие на солнце струи увенчивались радужными шапками мелких брызг. Фонтаны красовались недолго. Не успел Сидорка произнести «чтоб тебя громом разразило», что на этот раз выражало восхищение, как чудесные фонтаны сгинули.
— Нету! — изумился Нестеров, протирая глаза.
— Принять вправо! — крикнул Дежнев, дабы избежать столкновения с китом.
Чудесные фонтаны снова взлетели ввысь и снова пропали. Кит дышал. Казалось, он не замечал ни кочей, ни мореходцев.
Выпустив восьмую пару фонтанов, кит шумно втянул воздух, и его голова погрузилась. Черная спина с удивительной быстротой колесом мелькнула над водой. Гигантский двухлопастный хвост взметнулся из волн и тотчас же скрылся. Кит нырнул.
— Ну как, лапшеед, то-то ты, чай, страху набрался? — пытался продолжать шутки Сидорка.
— Посмотрел бы я, Сидорка, на твою храбрость, коль бы этому дяде вздумалось вынырнуть под «Рыбьим зубом», — прищурив глаз, проговорил кочевой мастер Сидоров. — Он бы наш коч, как лягушку, из воды вышиб.
— Сила, — задумчиво проговорил Дежнев. — Кажись, такому чудовищу и бояться некого… А вон чукчи из его костей хаты делают.
— Да тут целое стадо! — закричал Иван Зырянин. — Мишка! Глянь-ко! Справа вода вверх хлещет, слева — тоже! Нас, видно, не боятся.
Мореходцы на обоих кочах толпились у бортов, наблюдая за черными головами китов и их фонтанами.
Вдруг ближайший к кочу кит, крупнейшее морское чудовище, в пасть которого могла бы войти лодка с гребцами и мачтой, гигант, казавшийся неодолимым, издал жалкий свистящий звук и бросился наутек.
Все стадо всполошилось. Вспенивая хвостами волны, киты помчались к острову.
— Чего же они испугались? — недоумевающе спросил Афанасий Андреев.
— Неужто есть такой зверь, чтобы кит его испугался? — изумленно спросил Меркурьев.
— Вон он! — крикнул Сидоров, указывая на что-то пальцем.
— Где? Что? — посыпались вопросы.
Сначала мореходцы ничего не могли разглядеть. Однако скоро они увидели, на что показывал кочевой мастер.
С юга, вслед за убегавшими китами, рассекая волны, стремительно неслось несколько узких черных треугольников, высотою с полусажень. Их основания скрывались в воде. Они казались косыми парусами. Неведомая, видимо мощная, сила несла их со скоростью полета ястреба.
Мореходцы переглянулись.
— Что это?
— Косатки, — объяснил Сидоров.
Он знал этих страшных хищников всех морей. Случалось, они разбойничали и в Белом море.
— Косатки?
— Морские убивцы. Зубы — во! Сорок восемь зубочков. Острые, словно серпы. Ты не смотри, что косатка меньше кита. Сейчас увидишь, как косатки начнут его трепать.
— Да где ж они, эти разбойники?
— Вон, видишь, над водой бегут черные клинья? То их спинные плавники. Не дай бог кому-нибудь упасть сейчас за борт.
Стая хищников налетела на заднего тихоходного великана. Море словно бы закипело. Средь поднятых волн мелькали мощные хвосты, черные головы, изогнутые спины, оскаленные пасти. На десятки сажен волны окрасились кровью.
Борьба была слишком неравной. Беззубый кит мог отбиваться лишь хвостом. Косатки вырывали из его тела куски мяса и пожирали их. Одна из косаток вцепилась в нижнюю челюсть кита. Другие тем временем вырвали из пасти кита язык. Язык кита, весящий до ста восьмидесяти пудов [95] , видимо лакомый кусочек, был вмиг растерзан.
— Конец, — проговорил Дежнев.
— Ух ты, страсти какие! — бормотал Ефим Меркурьев, обтирая пот.
— Чисто волки, эти косатки, громом их разрази!
— Экого великана загрызли! — сокрушенно покачал головою Фомка.
— Дядя Семен, дозволь пальнуть в разбойников из пищали, — детски улыбаясь, попросил Иван Зырянин.
— Недосуг… Михайла! Восьмерых анкудиновцев — на весла. Чтоб засветло быть на острове!
Скоро терзавшие тушу кита косатки остались далеко позади. Приближался остров — неприступная каменная крепость, созданная природой. Впереди ревели и пенились буруны.
Дежнев осматривался, выискивая проход меж бурунами.
— Кит спереди! — воскликнул Михайла Захаров.
— Лежит, словно дохлый. Не дышит.
— Должно быть, с перепугу. Затаился.
Кит действительно не дышал и не шевелился, боясь выдать себя косаткам. Он напряженно слушал наводящие ужас звуки, передававшиеся через воду: свистящие — дыхание косаток, глухие — удары их хвостов. Испуганный кит не замечал новых врагов, внезапно и неслышно для него появившихся из-за скал острова.
Сначала мореходцы заметили одну маленькую, одноместную лодочку. Она ловко прошмыгнула меж бурунами. За ней появилась вторая, третья. И вот уж до десятка маленьких лодочек заплясали на волнах, подгоняемые взмахами однолопастных весел. То были каяки эскимосов, народа, до той поры не встречавшегося с русскими.
Каяк — замечательное изобретение эскимоса, одна из вершин первобытной культуры этого народа. Его остов эскимосы делают из легких ивовых веток и обтягивают непромокаемыми тюленьими шкурами. Посреди каяка — круглое отверстие для одного человека. Вокруг отверстия — обруч. На этом обруче севший в каяк эскимос затягивает шнурок нижнего края своей кожаной рубахи, называемой анораком. Пусть теперь волны обрушиваются на смелого охотника! Каяка им не утопить.
Дежневцы с изумлением наблюдали за эскимосами, словно сросшимися с каяками.
— Ну и ловки! Громом их… — восхитился Сидорка.
— Утки! Ей-богу, утки! — слышалось вокруг.
А эскимосы развернулись и, обойдя кита с обеих сторон, решительно напали на морского великана. Несколько эскимосов подняли гарпуны и метнули их в кита, целясь в область грудного плавника.
Кит вздрогнул. Взметнулся гигантский хвост. Один из каяков, подброшенный в воздух, опрокинулся. Но это мало смутило эскимоса, оказавшегося в воде вниз головой. Два-три движения веслом — и каяк на боку. Еще один взмах весла — и эскимос снова плывет, как ни в чем не бывало.
— Здорово! — воскликнул Зырянин.
— Эх! Курица ему на нос! — пробормотал Сидорка.