– Прошу прощения. Я готова сотрудничать. Только я никак не могу услышать ни от кого из вас, в чем именно мне нужно сотрудничать. Я прекрасно понимаю, что вас тревожит, но как это можно привести в норму? Поясните, что значит «придет в норму»? Если это означает – до тех пор, пока враги Майлза перестанут говорить о нем гадости, то ждать придется долго. Сама его работа вынуждает его противостоять сильным мира сего. А он не из тех людей, кто отступает.
– Все равно избегай его некоторое время, – чуть менее решительно произнес Хью.
– Некоторое время. Отлично. Теперь мы хотя бы к чему-то пришли. И сколько же времени конкретно?
– Я… не могу сказать.
– Неделю?
– Конечно, дольше! – слегка оскорбился Бэзил.
– Месяц?
Хью с досадой всплеснул руками.
– Не знаю я, Кэт! Пока ты не забудешь это странное впечатление, что у тебя о нем сложилось, я полагаю.
– Ага! Значит, до скончания времен. Хм… Не могу понять, это конкретное обозначение периода времени или нет. Полагаю, что все ж таки нет. – Переведя дух, она нехотя добавила, потому что срок получался долгий, хотя этих двоих вроде должен устроить: – До окончания моего годичного траура?
– Как минимум! – кивнул Бэзил.
– Хорошо. – Глаза Катрионы сузились, и она улыбнулась, потому что улыбаться куда полезней, чем вопить. – Ловлю вас на слове фора, Бэзил Форсуассон.
– Я… я… э… – начал заикаться Бэзил, неожиданно загнанный в угол. – Ну… к тому времени что-то прояснится. Наверняка.
Я уступила слишком много и слишком рано. Следовало бы сторговаться на Зимнепраздник.
– Я сохраняю за собой право сказать ему об этом и объяснить причину. Я считаю, что имею право сообщить ему лично, – спохватившись, добавила она.
– А разумно ли это, Кэт? – спросил Хью. – Лучше связаться с ним по комму.
– Любой другой вариант – проявление трусости.
– Может, лучше послать записку?
– Совершенно исключено. Не с такими… новостями. – Какой бы это был мерзкий ответ на запечатанное кровью признание Майлза.
Под ее вызывающим взглядом Хью пошел на попятную.
– Один визит. Короткий.
Бэзил пожал плечами, неохотно соглашаясь.
После этого повисло неловкое молчание. Катриона понимала, что ей следует пригласить эту парочку на обед, только вот ей вовсе не хотелось и дальше выслушивать их бредни. К тому же ей придется из кожи вон лезть, чтобы обаять и приручить Бэзила. Катриона потерла ноющие виски. Когда Бэзил предпринял слабую попытку покинуть кабинет тети, что-то бормоча насчет дел, она не стала их удерживать.
Катриона заперла за ними дверь и свернулась калачиком в дядином кресле, не способная решить, то ли ей прилечь, то ли пройтись, то ли пойти заняться сорняками. Хотя после той ссоры с Майлзом сорняков в саду почти не осталось. До возвращения тети из университета оставался час, и тогда Катриона сможет выплеснуть свою ярость и панику ей в уши. Или в колени.
Надо отдать Хью должное, его не прельстила идея видеть младшую сестренку графиней любой ценой, и он не выдвинул предположения, что именно эта цель ею и движет. Форвейны выше такого рода притязаний.
Как-то раз она купила Никки довольно дорогого игрушечного робота, с которым тот поиграл пару дней, а потом забросил. И валялся себе робот на полке, пока она, наводя порядок, не вознамерилась его кому-то отдать. От протестующих воплей Никки тогда чуть крыша не обрушилась.
Это сравнение удручало. Неужели Майлз – игрушка, которую она не хотела, пока его не попытались у нее отнять? Где-то в самой глубине ее души кто-то плакал и стенал. Ты тут не командуешь. Я взрослая, черт подери. Хотя Никки тогда отстоял своего робота…
Она сообщит Майлзу персонально скверные новости о запрете Бэзила. Но не сейчас. Не сразу. Потому что, если сгустившиеся над его репутацией тучи внезапно не рассеются, это может оказаться последним шансом увидеть его на очень долгий период.
Карин наблюдала, как отец усаживается на сиденье присланного тетей Корделией лимузина и ерзает, перекладывая трость с коленей на сиденье и обратно. Каким-то образом она знала, что такое его поведение вызвано вовсе не старыми ранами.
– Мы еще об этом пожалеем! Знаю, что пожалеем, – воинственно заявил он маме, – примерно раз эдак в шестой, – когда она устроилась с ним рядом. Кабина над ними закрылась, отрезав яркое послеполуденное солнце, и лимузин мягко тронулся. – Ты же отлично знаешь, что, как только мы попадем в лапы этой женщины, она за десять минут запудрит нам мозги, и дальше мы будем сидеть, кивая, как идиотики, соглашаясь со всем, что она скажет.
Ой, надеюсь, так оно и будет! Карин держала рот на замке и сидела тихо, как мышка. Пока что она еще не спасена. Коммодор все еще может приказать водителю тети Корделии повернуть назад и везти их обратно домой.
– Но, Ку, – сказала мама, – мы не можем и дальше продолжать в том же духе. Корделия права. Пора навести в этом деле порядок.
– Ха! Вот именно, порядок! Одно из ее любимых словечек. У меня уже такое чувство, будто мне вот сюда, – он ткнул в середину груди, будто там уже светилась красная точка, – нацелили плазмотрон!
– Это было очень неудобно, – продолжила мама, – и я начала от этого уставать. Я хочу пообщаться с нашими старыми друзьями и послушать про Зергияр. Мы не можем из-за этого портить жизнь всем нам.
Угу, только мою можно. Карин чуть сильнее стиснула зубы.
– Ну, я не желаю, чтобы этот жирный маленький извращенец-клон, – он поколебался, судя по движению губ, дважды подбирая слова, – вился вокруг моей дочери. Объясни-ка мне, на черта ему нужен двухгодичный курс бетанской терапии, если он не полупсих, а? А?
Не говори этого, девочка. Не говори. Карин закусила кулак. К счастью, поездка была очень короткой.
В дверях особняка Форкосиганов их встречал оруженосец Пим. Отца Карин он приветствовал коротким кивком, являвшимся у него эквивалентом военного приветствия.
– Добрый день, коммодор Куделка, госпожа Куделка. Добро пожаловать, мисс Карин. Миледи примет вас в библиотеке. Сюда, пожалуйста…
Карин готова была поклясться, что он подмигнул ей – когда поворачивался, чтобы сопроводить к графине. Но Пим нынче изображал Образцового Слугу, и больше никаких подсказок она не получила.
Пим, распахнув двойную дверь, официально известил об их прибытии. Затем незаметно исчез с невозмутимым видом, означавшим – если знать Пима, – что он предоставляет их заслуженной судьбе.
В библиотеке устроили перестановку. Тетя Корделия поджидала их, сидя на высоком кресле, которое – возможно, чисто случайно, – смахивало на трон. По обе стороны от нее стояли друг напротив друга два кресла поменьше. На одном сидел Марк, облаченный в свой лучший черный костюм, выбритый и причесанный, как на провалившемся ужине Майлза. При появлении Куделок он вскочил и замер в чем-то смахивающем на неловкую стойку «смирно», явно не зная, что хуже – сердечно кивнуть или не делать ничего.