Он лежал на койке, положив под голову руки, и невидяще смотрел в потолок.
С чего все началось?
Розыск вышел на кочегара по кличке Демон, Максим раскрутил его на признание, взял за жабры Лукомора. Лукомор тоже сделал признание, но потом отказался от него. Ситуация складывалась так, что Лукомор мог выйти на свободу. Одинцову бы успокоиться, отойти в сторонку и наблюдать, как убоповцы дожимают его, а он вышел на человека из свиты Никиткина, взял его за гриву, расколол и выяснил, что за убийством Еремеева и Туманова могли стоять люди Никиткина, некто Миша Веселый и Леша Татарин. А чуть позже нашелся и труп Веселого. Естественно, Максим задался вопросом, кто его убил, взял Сколкова и Пинчука. Никиткину это не понравилось, и он принял меры. Сначала вызвал майора Одинцова на конкретный разговор, а потом подложил ему свинью с головой Прошника…
Ему не спалось, он круг за кругом проходился по событиям, которые привели его к аресту, и даже не заметил, как Юра Ожогин вошел в камеру. Волосы у него мокрые, на щеке царапина, по́том он него несло, как от загнанного коня, зато глаза светились, как у всадника, который взял главный приз на скачках с препятствиями.
– Что такое? – Одинцов перевел взгляд на часы. Половина пятого, утро, считай.
– Гриша в больнице. – Усаживаясь на стул, Ожогин шлепнул по клавише электрочайника.
– Что с ним?
– Пулевое ранение, бандитская пуля… Ехал по Водопьянова, подумал про Татарина, свернул к семнадцатому дому. Подъехал, а Татарина выносят на руках, он в погоню…
– Я спросил, что с ним? Серьезно или нет?
– Да не очень. Жизненно важные органы не задеты, заживет как на собаке. Крови много потерял, но там уже работа идет…
– А бандиты?
– Мы за Кустаревым шли, он без нас начал. Услышали выстрелы и тоже пошли за бандитами. Сначала Татарина нашли. Его там на месте пристрелили. Потом двоих взяли. Один раненый был, Кустарев его задел… С раненым далеко не уйдешь, его только добить можно. Но Маков друга своего добивать не стал.
– Маков?
– Маков Константин Александрович, сотрудник охранной фирмы «Альфа-Система».
– Опять «Альфа-Система»?
– Ага, неиссякаемый источник бойцовских ресурсов. Сначала Сколков и Пинчук, теперь вот Маков и Гударев. Маков в камере, Гударев в больнице…
– Что на них? Покушение на Кустарева? Убийство Татаринова? – взбудораженно спросил Одинцов.
– Не только, – вздохнул Ожогин. – Сначала они Марковникову убили.
– Марковникову?! Лилю?!. Как же так?
– Вроде как под горячую руку попала. Татаринов уходил от нее, она уже дверь закрыла, а тут Маков с Гударевым. Они Татаринова схватили, а Лиля дверь открыла. Ну, Гударев ее и «приголубил».
– Гударев? Он сам признался или Маков сдал?
– Маков. Я не думаю, что он его оговаривает. Он его раненого на себе тащил…
– Татаринова кто застрелил?
– Гударев…
– Снова Гударев?
– Ну, может, и оговаривает… – пожал плечами Ожогин.
– А Кустарева кто подстрелил?
– Пока неясно. Оба, говорит, стреляли… Пуля навылет пошла, будем искать… И кто в Татаринова стрелял, экспертиза покажет…
– Ищи, Юра, ищи. Эту парочку нужно к нарам намертво привязать, чтобы никакая сила их оттуда не сдернула. И к Никиткину их привязать надо…
– Да надо бы, только не сдает Маков Никиткина. Гударева сдаст, а Никиткина нет. И «Альфа-Система» к Никиткину никакого отношения не имеет… Ну, если официально. А в неофициальных привязках так просто не разберешься…
– На Татаринова кто «заказ» дал?
– Так не было никакого «заказа», – усмехнулся Ожогин. – Они за какой-то девчонкой в подъезд зашли. Поднимаются, девчонки нет, а навстречу им Татаринов выходит. Слово за слово… Вроде как случайная встреча.
– Кто бы сомневался. У Сколкова розыгрыш, у этого случайность. И тот с «Альфа-Системы», и другой. Тоже, наверное, совпадение?
– А то!
Одинцов общался с директором «Альфа-Системы». Сколкова и Пинчука этот товарищ знал, а о Татаринове даже понятия не имел и никакой розыгрыш не заказывал. Да и сам Сколков от своих показаний отказался. Оказывается, он эксперимент проводил, выяснял, какое воздействие производит полностью экипированный спецназовец на неподготовленных гражданских лиц. И с таким видом об этом говорил, будто это «исследование» было темой его будущей диссертации…
Максим подумывал о том, чтобы взять «Альфа-Систему» в плотную разработку, но не дали ему развернуться. Здесь он, в изоляторе. Зато Никиткин резвится – пыль столбом. И кровь – фонтанами… Такой беспредел с рук ему сойти не должен.
Разыгрался Фраер, остановить его надо.
– Может, эти уроды и Прошника сделали? – предположил Одинцов.
– Я спрашивал. Маков отрицает.
– Ну да, и к Татаринову он случайно заглянул… Где сейчас Маков?
– В седьмой его закрыли.
– С кем он там?
– Один.
– Там же на четыре места номер… Может, на подселение к нему кого-нибудь оформить?
– «Наседку»?
– Было бы неплохо, но лучше «ястреба». «Наседка» медленная, неповоротливая, а у «ястреба» – все на раз-два… Кого к нему можно забросить?
– Ну, так сразу и не скажу, – задумался Ожогин.
– Плохо соображаешь, Юра. На меня смотри! Смотри и думай!
– Ты пойдешь?
– А разве я не арестант?
– Ну-у… А это идея! – загорелся Ожогин. – Он тебя не знает!
– Не знает?.. Да нет, знает… Если он Прошника сделал, то знает… А если не знает, то узнает. – Одинцов многозначительно посмотрел на часы. – Времени у меня нет миндальничать с ним, в час-другой нужно уложить. Давай выкладывай, что ты о нем узнал и что думаешь, только быстро давай, в темпе…
Максим настраивался на очень серьезный разговор. Он сейчас не начальник уголовного розыска, а заключенный, живущий по жестоким и беспощадным тюремным законам. Кто прав, тот и сильней…
Массивная голова, литой лоб, бычья шея, широкие покатые плечи, сильные накачанные руки. Серьезный противник, с таким сладить будет непросто.
– Ты почему лежишь, фраер? – вызывающе спросил Одинцов, сквозь хищный прищур глядя на Макова. – Если я зашел, ты должен встать.
– Если я встану, ты ляжешь, – рыкнул мужик, приподнимаясь с койки.
– Нельзя так говорить. Это тюрьма, здесь за слова отвечают.
– Ну, смотри! – Маков резко поднялся, вытянулся во весь рост и угрожающе шагнул на Одинцова.
Максим испуганно попятился, отошел к двери. Маков сделал еще пару шагов и остановился. Противник отступил, признав его силу, а большего ему не надо.