– Ты – грязное мерзкое существо и недостоин называться человеком, – сказал ему однажды старший Ренинг. – Ты – павиан, овладевший оружием и научившийся говорить членораздельно.
– Значит, павиан! – сказал Гюнтер, покоробленный словами отца. – Неплохо звучит, спасибо, папаша! А тебе не кажется, что ты просто-напросто выжил из ума? Нет? В любом случае вот что: проваливай отсюда и не мешай мне. Придёшь ещё раз – схлопочешь пулю лично от меня.
В тот же день Вальтер Ренинг покончил с собой, повесив на шею тяжёлый камень и бросившись в глубокий омут.
Узнав об отце, Гюнтер не проронил ни слова, лишь на лице его проступила мертвенная синева. Он вышел из посёлка, сел на дерево, поваленное бурей, обхватил голову руками и долго оставался так без движения. Когда к нему подошли спросить по поводу похорон, то услышали одну и ту же повторявшуюся фразу:
– Дурак, ах, что наделал, вот дурак!
Никто, однако, не мог понять, к кому эти слова относятся: то ли лично к самому Гюнтеру, то ли к его отцу. Некоторые говорили, что начальник коммандос всё-таки любил своего старика и тяжело переживает его смерть. Но в это мало кто верил.
* * *
– Невесёлая история, – сказал Игорь, наблюдая за тем, как Курт набивает трубочку очередной порцией табака.
– Гм, невесёлая! То, что я рассказал, лишь присказка – сказка будет впереди.
– Значит, дальше было ещё хлеще. Но вот скажите мне, Курт: что, Гюнтер и его команда так и продолжали жить рядом с вами в своих шалашах?
– Э-э, нет. Вскоре после смерти старого Вальтера они принесли со своего склада несколько пил, топоров и лопат и заставили нас строить для них новое жильё. Не шалаши, а настоящие бревенчатые дома с печным отоплением. Таким образом, в нескольких сотнях метров от Грюненсдорфа, на противоположном конце долины, вырос ещё один посёлок, или, по-другому, жилой комплекс. Коммандос назвали его Гросхауз. В жилом комплексе кроме домов были построены бани, амбары, погреба, и всё это было огорожено высоким прочным забором.
– А потом вы начали строить дома для себя…
– Ничего подобного. Когда возведение Гросхауза было закончено, топоры и лопаты у нас отобрали. Нам же сказали, мол, для вас вполне сгодятся и шалаши. Ну а голыми руками ничего лучшего построить мы не могли.
– Почему же вы сами не отыскали этот склад?
– Пробовали, не получилось. Как-то раз несколько мальчишек хотели проследить за коммандос. Их заметили и избили. Били ногами и прикладом винтовки. Одному мальчику сломали нос, другому – рёбра. Третьему отбили печень, и его еле выходили, отпаивая отварами черники и репешка.
– В следующий раз того, кто пойдёт за нами, – пристрелим, – пообещал Гюнтер.
И его слова не были пустой угрозой. Самый храбрый из наших, Клаус Фишер, мой приятель – с ним мы провели первую зимовку, пошёл таки искать этот арсенал. Вроде рассчитывал-то он правильно. Одни коммандос были у себя в Гросхаузе, другие надзирали за ловлей рыбы. И всё же где-то Клаус допустил промашку. Или его подвела случайность. Как бы там ни было, его поймали и привели в Грюненсдорф.
– Мы же предупреждали вас, – сказал Гюнтер людям, встретившим их. – Теперь пеняйте на себя, – с этими словами он вынул из кобуры пистолет и выстрелил Клаусу в лицо. Пуля выбила ему глаз и вышла из затылка. Это было страшное зрелище. Некоторые женщины попадали в обморок.
– Видели?! – крикнул Гюнтер, потрясая ещё дымящимся оружием. – Так будет с каждым, кто пойдёт к нашему арсеналу.
Большинству коммандос было уже за двадцать, остальным около того, и все они выбрали себе девушек, самых красивых, стройных, и заставили жить с собой. Гюнтер привёл в свой дом Илону. Прежде она дружила с Йозефом, тем самым парнем, которого он погубил. Илона, девушка необыкновенной красоты, долго противилась, но Гюнтер сумел сломить её.
С этого времени посёлок ещё туже затянул пояса, так как надо было кормить не только коммандос, но и членов их семей. Своим жёнам поработители запретили участвовать в общих работах и ограничили круг их обязанностей только приготовлением пищи и другими домашними делами.
Грюненсдорфцы же трудились от зари до зари. Тяжелее всех приходилось тем, кто был занят на ловле рыбы. Особенно доставалось в зимние месяцы. Все без исключения рыбаки – и мужчины, и женщины – страдали простудными заболеваниями, у многих развился ревматизм, девять человек умерли.
Однажды коммандос обложили появившуюся в лесу стаю собак. Часть взрослых животных перестреляли, остальные разбежались, несколько щенков удалось поймать. Их вырастили, воспитали и стали использовать на охране жилого комплекса. В сопровождении собак коммандос наведывались в посёлок, где не реже одного раза в месяц проводили обыски. Этих злобных тварей они брали с собой и на реку, и в лес при проверке рыбаков и сборщиков грибов и ягод. Собаки были натасканы на людей, и их боялись пуще самих охранников. При малейшем неповиновении невольников матёрых хищников спускали с поводка. Они набрасывались на свою жертву, валили с ног, запускали зубы в человеческое тело, и тогда страшные крики несчастного заглушали рычание зверей. Когда поверженный наземь человек был уже достаточно искусан, собак оттаскивали.
Две семьи, не выдержав мучений, устроили побег. За ними пустились в погоню и настигли на другой день. Одну беглянку застрелили при преследовании, главу другого семейства насмерть затравили собаками на глазах жены и детей. Их даже не дали похоронить, и оба скелета до сих пор лежат в лесу. Всех остальных беглецов избили и пригнали обратно в посёлок.
Этот случай навёл коммандос на мысль устраивать своеобразные «спортивные игры». Каждую неделю они выбирали кого-нибудь из мужчин или целую семью и приказывали предстоящей ночью бежать из посёлка. Правила «игры» состояли в том, что «беглецам» давали фору до утра, а затем по их следам отправлялись несколько человек с собаками. Если участников «побега» настигали в течение первого дня, то каждый из них получал по двадцать розог. Если погоня затягивалась на два-три дня, то количество розог снижалось до пятнадцати или десяти. Гюнтер говорил, что подобные «игры» заставляют его людей находиться в хорошей физической форме.
Между тем дочь Винтерманов подрастала и превращалась в настоящую красавицу. Ей было шестнадцать, когда глаз на неё положил сам Гюнтер. Он предложил ей сожительствовать с ним, но она отказалась, сославшись, что у него есть жена.
– Илона нам не помеха, – сказал начальник коммандос. – Кому будет плохо, если ты станешь моей?
– Мне будет плохо, – ответила Эмма. – Я не люблю вас.
– Полюбишь, когда начнёшь жить со мной.
– Нет, нет и ещё раз нет. Лучше камень на шею и в воду.
– Ах так!
– Да, так.
– Ну что ж, в воду так в воду, – и Гюнтер распорядился, чтобы девочку направили на ловлю рыбы. – Потом сама придёшь ко мне, – сказал он ей, – будешь умолять на коленях.
Эмме достался самый тяжёлый промысел: она должна была работать с корзиной, то есть с наименее продуктивным орудием лова, и постоянно находиться по колено, а то и по пояс в воде. На дворе была уже середина мая, тем не менее вода в реке оставалась ледяной. Рыбаки жалели девчонку, и часть своего улова отдавали ей, чтобы она поскорее выполнила назначенную норму. Но надсмотрщики быстро поймали их на этом. Рыбаков избили и пригрозили ещё более жестокой расправой.