* * *
Тучи, копившиеся ещё с ночи, с наступлением дня отяжелели, набрякли от воды, и около девяти утра полил ровный сильный дождь. Мужчины Грюненсдорфа, вместе со своим старостой приводившие палубу в порядок, спустились вниз и разбрелись по помещениям. Один лишь Дитрих, назначенный вахтенным, стоял на баке, нахохлившись под брезентовым плащом.
Взглянув ещё раз на правый берег, на шлюпку, серевшую там за полупрозрачным пологом дождя, О’Брайен прошёл в камбуз и спросил у хозяйничавших возле плиты Луизы и Курта, скоро ли будет готов завтрак.
– Ещё немного, герр капитан, и можно начинать кормить людей! – ответил Курт, вздёрнув подбородок, расправив плечи и бросив руки по швам.
– Вольно, вольно, мы не на военном корабле, хотя и имеем вооружение, – сказал О’Брайен и похлопал Курта, обращённого на некоторое время в кока, по плечу. – Не надо тянуться передо мной.
Он наклонился над котлом, и аромат варева пряно ударил в нос.
– Ах, как пахнет! Вы с Луизой, видать, мастера готовить. Вы случайно по профессии не повар? Кем вы до землетрясения работали? А-а, вы инженер.
О’Брайен зачерпнул из котла ложкой, подул, проглотил её содержимое и на секунду замер, оценивая готовящееся блюдо.
– Гм, вкусно, не хуже, чем у Игоря. Ну-ка ещё ложечку… М-да, язык можно проглотить. Знаете, по утрам экипаж «Ирландии» обычно обходится сухарями и соками, иногда, в холодную погоду, горячим чаем. Но сегодня надо подкрепиться плотнее; волнение боя, уборка палубы, дождливая погода – всё это желательно как-то компенсировать. Ну я и попросил вас…
Он снова зачерпнул из котла.
– Очень вкусно! Просто замечательно! Вот что – мы одержали победу над нечистой силой, которая и вас мучила, и до нас добраться хотела, потому всем, кто пожелает, за исключением детей, по чарке вина. Мужчинам что-нибудь покрепче: водки или рому. Женщинам же – на выбор какое-нибудь сухое виноградное. А можно что-то из сладких. На шхуне есть вина наподобие айсвайна, мускателя, кагора и просто медовуха. Я покажу, где они находятся.
О’Брайен чувствовал, что говорит больше, чем положено человеку в ранге капитана корабля, но напряжение боя – полчаса под пулями на открытом мостике не прошли бесследно – только стало отпускать, и он испытывал непреодолимую потребность выговориться.
– У нас в Нью-Россе хороший винодел, русский, Пётр Васильевич. Между прочим – отец Игоря. Какие только вина он не изготавливает! И из винограда, и из фиников, и из абрикосов, и настойки, и наливки. У него получилось даже шотландское виски – пить такое почли бы за честь члены королевской семьи. Без ложной скромности скажу: к изготовлению этого напитка капитан «Ирландии» имеет самое непосредственное отношение. Мне приходилось вращаться среди шотландских виноделов, и я кое-чему у них научился. Вот мы с Петром Васильевичем и взялись…
О’Брайен в раздумье почесал подбородок.
– Знаете что, герр Винтерман! Как только накормите людей, спускайтесь в винный погребок. Там есть бутылочка этого самого шотландского. Посидим часок за чаркой и поедим заодно, а? Позволим себе просто так провести время. Всё равно, видите, как льёт, носа высунуть нельзя. А Луиза в камбузе покомандует одна. Пойдёмте, я покажу вам вина, потом проведаю раненых, а потом вернусь в погреб.
Закончив с раздачей завтрака, Курт Винтерман отправился в указанное помещение, где при свете зажжённой свечи его уже ждал капитан.
– Сесть не на что, располагайтесь прямо на полу, – сказал О’Брайен. Он протянул руку, извлёк откуда-то из темноты керамический сосуд, по форме похожий на бутылку шампанского, откупорил его и втиснул между расставленными мисками.
Они выпили, одобрили напиток и принялись за еду.
– Вам не приходилось бывать в Англии или Ирландии? – спросил капитан. – У меня такое впечатление, что я вас где-то видел.
– Нет, дальше Австрии, Германии, Швейцарии и Италии мне выезжать не доводилось.
– А где вы проживали до землетрясения? Вы ведь немец?
– Немец. Но мы с Луизой – она австрийка – жили в Вене.
– Вы тогда были уже женаты?
– Мы поженились незадолго до катастрофы.
– И вы оба выжили!
– Как видите.
О’Брайен удивлённо покачал головой.
– Вы с Луизой на редкость везучие люди.
– Да, в определённом смысле нам повезло. Мы сами с ней об этом говорили.
– А как вы попали в Вену?
– Мы, то есть Винтерманы, всегда там жили. И наши родители, и прапрадеды. В Вене жила и семья моей сестры. Вы знаете, в тот день, когда разразилась катастрофа, мы с Луизой рано утром отвезли их в аэропорт к рейсу Лондон – Вена – Бангкок, они отправлялись в туристическую поездку в Тайланд. Так вот, распрощавшись с ними, мы поехали домой, а потом сразу на работу в свой научный институт. И вот там… Что с вами, герр капитан?
Не донеся до рта вилку с закуской, О’Брайен медленно положил её на миску и остолбенело уставился на собеседника.
– Что с вами? – повторил Курт Винтерман. – Вам плохо?
– К какому рейсу, говорите, вы их отвезли?
– К рейсу Лондон – Вена – Бангкок.
– Бангкок?!
– Да, Бангкок.
– Одиннадцатого июня?
– Одиннадцатого. Разве эту дату забудешь!
– Вы ничего не путаете?
– Как тут спутаешь! Отвезли и поехали домой. Да что с вами происходит, герр О’Брайен?
– Что со мной происходит? Дело в том, что тем рейсом летел я сам! Из Лондона!
Настала очередь остолбенеть Винтерману. Некоторое время он неподвижно смотрел в отражение свечи в глазах О’Брайена, потом, придя в себя, проговорил срывающимся голосом:
– Вы сами ничего не перепутали, герр капитан?
– Абсолютно ничего! Кроме меня этим же рейсом вместе с тремя сотнями других пассажиров летели ещё девять человек, находящихся сейчас в Нью-Россе и Семигорье. Из них семь женщин и двое мужчин.
– Семь женщин! В это трудно поверить.
– Тем не менее это так.
– А н-нет ли среди этих семи Женни Миллер, моей сестры? – прошептал Винтерман. Его трясло, как в лихорадке, глаза светились неестественным болезненным огнём. О’Брайен чувствовал, что у него самого сердце готово выскочить из груди.
– Женни Миллер погибла при авиакатастрофе, – тоже переходя на шёпот, произнёс он. – Теперь я понял, почему мне казалось, будто я где-то видел вас. Те же светлые вьющиеся волосы, тот же взгляд, тот же подбородок, движения головы – всё, всё одно к одному. Вы похожи на…
– На кого?
– На свою племянницу Марту.
– Марта! Она жива?
– Да.
– О-о, бедная девочка!
Курт Винтерман потерял равновесие и, чтобы не упасть, опёрся о какую-то стойку; уголки его рта опустились, по щекам побежали крупные слёзы, в груди заклокотало. Найдя в себе силы, он привстал на коленях и протянул руки к собеседнику.