Наконец округлая ёмкость в руке. Руки тряслись, пальцы почти не держали…
Он сумел выдернуть пробку и поднести фляжку ко рту, не разлив её содержимое; губы сомкнулись на отверстии. Где-то он читал, как один человек, раненный в живот, всё ругался и пил водку, спасая себя от боли. А у него нет сил даже ругаться. Сколько дней он не ел? Два или три? Желудок пустой, и он скорее всего спалит его спиртным. Но это опять же теперь не имело значения. Он сделал глоток и чуть не закашлялся от огненной жидкости. Он не привык к крепким напиткам и вообще к спиртному. Только иногда вместе с мужчинами, для компании, позволял себе бокал сухого виноградного вина.
Усилием воли, перебарывая обратные позывы, он сумел загнать в себя половину содержимого фляжки и ещё успел воткнуть пробку. Желудок загорелся огнём, но огонь этот начал заслонять собой боль, мучившую его, Игоря, и он наконец с облегчением вздохнул. Минута ощущения того, что происходит в животе, затем хвоя над головой поплыла куда-то в сторону, и он не заметил, как отключился от всего на свете.
Когда он снова открыл глаза, было темно. Игорь осознал, что лес окутала ночь, но начало ли это её или уже близится рассвет, невозможно было определить. Не было видно ничего, даже веток ели, хотя они находились на расстоянии вытянутой руки.
Сколько он находился в забытьи? Биологические часы говорили, что, должно быть, немало. Он вспомнил про свою рану и почувствовал – боль в животе притупилась, она уже не поглощала весь его организм, и с ней можно было как-то ужиться. В голове шевельнулось, что он ещё не умер, но дальше этого мыслительный процесс не пошёл. Он просто лежал, бессильно простерев руки вдоль туловища.
Рассвет он проспал. Разбудил его крохотный солнечный лучик, неведомо как проникший сквозь хвою и попавший ему на лицо. Боль сразу напомнила о себе, но, как и ночью, она уже не гробила его, а только никак не хотела отступать. Впервые после ранения в нём зародилась надежда, что, может быть, ему и на этот раз удастся выкарабкаться. Что-то в животе всё-таки стабилизировалось, и он боялся случайным движением корпуса нарушить это хрупкое равновесие.
Потом он увязал своё теперешнее состояние с выпитой настойкой, вспомнил о заживляющих свойствах зверобоя, нащупал лежавшую рядом фляжку и несколькими глотками осушил её до дна. Спирт мягко оглушил его, и он снова незаметно уснул.
Разбудил его всё тот же солнечный луч.
«Значит, на этот раз я проспал целые сутки», – подумал Игорь. Внимание его переключилось на рану. Она почти не болела. Исчезла сухость во рту. Неужели началось выздоровление? Почему это происходит: благодаря настойке или вопреки ей? Может, секрет просто в крепости организма?
От долгого пребывания в одном положении истомилась вся спина, и, не вытерпев мучений, он осторожно, сантиметр за сантиметром, перевернулся на бок. Рана никак не отреагировала на его движения. И впрямь он пошёл на поправку. А ведь курносая уже уселась было у изголовья, отсчитывая ему, Игорю, последние часы. Ошиблась, старая. Ну и хорошо. Страшно помирать, когда в жизни ещё так мало сделано.
Он стал вспоминать, какие добрые дела можно отнести на его счёт. Мысли перекинулись в Тихомиров. Однажды подростком он снял с дерева грача, который беспомощно висел в вышине, напоровшись крылом на острый сухой сук. Грача этого он несколько дней выхаживал, обрабатывая уже начавшую пахнуть рану на крыле раствором марганцовки и настоем зверобоя. А потом выпустил его. Грач улетел, и что с ним стало, Игорь так никогда и не узнал. Ещё он освободил какую-то пичужку, запутавшуюся лапками в мотке лески. Что ещё полезного он сделал?.. Сколько, однако, Игорь ни напрягал память, ничего больше не вспомнил. Небогато с добрыми-то делами. Можно сказать, нет ничего.
Спустя примерно час после полудня он почувствовал присутствие какого-то зверя. Игорь прислушался. Зверь медленно перемещался, приближаясь. Но странной поступью: неуверенной, прерывистой, то идёт, то припадает к земле. Кто это может быть, волк или собака? Деревья скрадывали направление ветра, но всё же он знал, что тянуло в сторону того, кто приближался. Значит, это существо давно учуяло его по запаху.
Лёжа на боку, Игорь подтянул к себе карабин и, неловко работая пальцами, зарядил его двумя патронами. Двух вполне достаточно. Он поморщился – наверняка отдача при выстреле перетряхнёт всё нутро.
Зверь уже рядом, вон за той куртиной травы, суметь бы прицелиться. Их разделяет только один прыжок. Чёртово ружьё, никак его не сдвинешь с места. Игорь не сводил глаз с поднимавшейся перед ним зелёной поросли, стараясь уловить стволом момент появления зверя. Вот стебли трав стали раздвигаться, и он почувствовал под указательным пальцем тугое сопротивление спуска. Стебли наконец раздвинулись, и… между ними появилась чёрная морда, такая знакомая и родная.
Это был Тарзан. Но какой у него больной истощённый вид. Они встретились взглядами; пёс тихо и жалобно заскулил.
– Здрав… ствуй, Тарзан! – тонко и плачуще выдавил из себя Игорь. Это были первые его слова за несколько суток. – Что с тобой, миленький?
Не ступая на правую заднюю ногу, пёс кое-как доковылял до него, лёг и уткнулся носом в раскрытую ладонь. На левой стороне собачьей морды виднелся запекшийся сгусток крови.
– Э-э, да никак ты у нас ранен.
Погладив пса по голове, Игорь оглядел его и понял, что в Тарзана стреляли. Пуля попала под левым глазом и вышла за ухом, немного ниже его.
– Как же ты выжил, ненаглядный ты мой, а? Дай-ка посмотрю, что у тебя с ногой? Да она, голубчик, у тебя перекушена! Странно, что ты кому-то поддался, Тарзан. Стареешь, что ли? Вроде ещё рано. Ах, горемыки мы с тобой, горемыки! Меня тоже вот подранило, видишь, лежу, как бревно.
Игорь ещё погладил пса, хотел обнять его, но не смог.
– Вот видишь, дружочек, ни на что я не годный.
Так они лежали рядом весь остаток дня и всю ночь.
Под утро пошёл дождь, и возле ели образовалась довольно большая лужа. Пёс поднялся, полакал из неё и вернулся к хозяину. От дождя шерсть его стала мокрой, но он не отряхнулся – даже на это у него не было сил. Игорю нестерпимо хотелось пить, и он губами стал собирать влагу, задержавшуюся на шкуре собаки.
Дождь продолжался несколько часов, лужа увеличилась в размерах – вот она, рядом, чуть ли не рукой достать; Игорь надеялся, что высохнет она не скоро.
Прошли ещё сутки. Жажда мучила всё сильнее. Он поглядывал на лужу и думал только о том, как до неё добраться. Игорь высвободил ремешок, свисавший с горловины рюкзака, и привязал конец его к открытому горлышку фляжки. Зажав свободный конец, сделал бросок. Но фляжка не долетела до воды – слишком слабым вышел замах, да и ремешок был явно коротковат.
Кажется, диаметр лужи сократился и глубина её уменьшилась. Игорь хотел облизать губы, но заново одеревеневший язык словно присох к нёбу. Тарзан же пил, сколько хотел. Пёс чувствовал себя гораздо лучше. Несколько раз он покидал своего хозяина, отсутствуя не меньше чем по часу. Сейчас он дремал рядом, положив голову на передние лапы. Игорь помял ему правое здоровое ухо и перевёл руку на шею… И тут его осенило.