– Это всего лишь я, – усмехнулся Харальд.
Арне обернулся. Он был в коричневой армейской форме. На десять лет старше Харальда, Арне служил авиаинструктором в военно-воздушных войсках, в летной школе под Копенгагеном. Немцы приостановили всю деятельность датской армии, и воздушный флот большую часть времени простаивал на аэродромах, но инструкторам разрешили учить летать на планерах.
– Я приметил тебя краем глаза и подумал, что это старик. – Арне любовно, с головы до ног, окинул Харальда взглядом. – Ты все больше становишься похож на него.
– Значит, я облысею?
– Не исключено.
– А ты?
– Не думаю. Я пошел в мать.
Это была правда. Арне взял от матери ее темные волосы и ореховые глаза. Харальд же был светловолос, как отец, и унаследовал от него пронзительный взгляд голубых глаз, которым священник нагонял страх на свою паству. Оба, и Харальд, и отец, имели внушительный рост. Рядом с ними Арне, которому немного недоставало до метра восьмидесяти, казался низковатым.
– Я хочу тебе кое-что сыграть, – признался Харальд.
Арне встал со стула, и Харальд занял его место у пианино.
– Выучил с пластинки, которую кто-то принес в школу. Знаешь Мэдса Кирке?
– Он двоюродный брат моего сослуживца Поуля.
– Точно. Так вот он – представляешь? – открыл американского пианиста по имени Кларенс Пайнтоп Смит. – Харальд помедлил. – А что сейчас старик делает?
– Пишет на завтра проповедь.
– Годится.
Из пасторского дома, стоящего метрах в пятидесяти от церкви, пианино не услыхать, да и вряд ли пастор оторвется от своих занятий, чтобы зачем-то пройтись до церкви, к тому же в такую погодку. И Харальд заиграл буги-вуги. Пространство церкви наполнилось страстными гармониями американского юга. Харальд был рьяный пианист, хотя мать и говорила, что рука у него тяжелая. Играя, он не усидел, поднялся, ногой отпихнул стул, да так, что тот повалился, и продолжил играть стоя, согнув над клавиатурой свое длинное тело. Так он больше мазал по клавишам, но ошибки мало что значили, если держать нужный ритм. Он жахнул последний аккорд и сказал по-английски: «That’s what I’m talkin’ about!» – в точности как Пайнтоп на пластинке.
– Недурно! – расхохотался Арне.
– Ты бы слышал оригинал!
– Пойдем постоим на крыльце. Я покурю.
Харальд встал.
– Старику это не понравится.
– Мне двадцать восемь, – пожал плечами Арне. – Я достаточно взрослый, чтобы отец не диктовал мне, что делать.
– Я-то с этим согласен… А он?
– Что, боишься?
– Конечно, боюсь. И мама боится, и все до исключения жители острова боятся… Даже ты.
– Ну ладно, может, немного. – Арне ухмыльнулся.
Они вышли из церкви, укрывшись от дождя под маленьким портиком. На дальнем конце песчаного участка темнел силуэт пасторского дома. В ромбовидном окошке, врезанном в кухонную дверь, светился огонек. Арне вынул пачку сигарет.
– Есть что-то от Хермии? – поинтересовался Харальд.
Арне был обручен с английской девушкой, которую больше года не видел, с тех пор как немцы оккупировали Данию.
Арне покачал головой.
– Я пытался ей написать. Раздобыл адрес британского консульства в Гетеборге. – Датчанам разрешалось посылать письма в нейтральную Швецию. – На конверте надписал ее имя, будто она живет в этом доме, а что там консульство – не указал. Думал, им меня не поймать, но не тут-то было. Цензоры не дураки. Командир вернул мне мое письмо и сказал, что если я еще раз выкину что-то подобное, меня отдадут под трибунал.
Харальду Хермия нравилась. Некоторые из подружек Арне были, как бы это сказать, туповатые блондинки, но у Хермии имелись и мозги, и характер. В первую их встречу Харальд робел перед ее яркой красотой и прямой манерой общения, но она завоевала его сердце тем, что обращалась с ним как с мужчиной, а не с чьим-то там младшим братиком. И потом, она потрясающе выглядела в купальнике.
– Ты все еще хочешь жениться на ней?
– Господи, еще бы! Если она жива. Могла ведь погибнуть, когда Лондон бомбили.
– Тяжело, наверное, не знать…
Арне кивнул и поинтересовался:
– А как у тебя? Есть успехи?
Харальд пожал плечами.
– Девушки моего возраста не интересуются школьниками. – Он постарался сказать это безразличным тоном, но на самом деле переживал. Его пару раз довольно безжалостно отвергли.
– Надо думать, они предпочитают ухаживания тех, у кого есть что на них потратить.
– Вот именно. А девушки помоложе… На Пасху я познакомился с одной, Биргит Клауссен.
– Из тех Клауссенов, которые судостроители в Морлунде?
– Да. Она миленькая, но ей только шестнадцать и говорить с ней не о чем.
– Оно и к лучшему. Клауссены – католики, наш старик был бы против.
– Я знаю, – нахмурился Харальд. – Вообще-то это, знаешь ли, странно. На Пасху проповедь была как раз о веротерпимости.
– Он примерно так же веротерпим, как граф Дракула. – Арне отбросил окурок. – Что ж, пойдем побеседуем со старым тираном.
– Послушай, я хотел спросить…
– Да?
– Как там вообще в армии?
– Погано. Мы не смогли защитить нашу страну, и летать нам не разрешают.
– Сколько это продлится?
– Кто его знает. Может, вечность. У нацистов все под пятой. Сопротивляются только британцы, да и те… на ниточке висят.
Харальд понизил голос, хотя слышать их было некому.
– Неужели в Копенгагене никто не думает о том, что пора организовать сопротивление?
Арне пожал плечами.
– Если даже и думает и мне об этом известно, я же не могу поделиться с тобой, правда?
Прежде чем Харальд успел ответить, Арне широкими скачками побежал под дождем на свет из кухонной двери.
* * *
Хермия Маунт с неудовольствием взирала на свой обед – две подгоревшие сосиски, ложка водянистого пюре да кучка переваренной капусты – и с тоской вспоминала ресторанчик на набережной Копенгагена, где подавали три вида сельди, салат, пикули, горячий хлеб и отличное пиво.
Она выросла в Дании. Отец ее, британский дипломат, большую часть своей карьеры прослужил в скандинавских странах. Хермия тоже работала в британском посольстве в Копенгагене – сначала секретаршей, а потом помощницей военно-морского атташе.
Но 9 апреля 1940 года в Данию вторгся Гитлер. Четыре беспокойных дня спустя Хермия вместе с группой британских официальных лиц покинула страну дипломатическим спецпоездом, который провез их через всю Германию к голландской границе, откуда через нейтральные Нидерланды они проследовали в Лондон.