– Из-за этих фотографий Арне погиб, – вздохнула Хермия. – Он должен был доставить их мне.

Хейс кивнул, словно пришел к какому-то решению.

– Уже после своего исключения Харальд вернулся сюда, в школу, ночью и разбил окно, чтобы попасть в фотолабораторию.

Хермия перевела дух. Значит, Харальд проявил пленку!

– Вы видели снимки?

– Да. Мне пришлось сказать, что на них изображены молодые дамы в рискованных позах, но это отговорка. На самом деле там было военное оборудование.

Фотографии сделаны! У Хермии камень с души свалился.

«Значит, – с облегчением вздохнула она, – задание выполнено. Но где же пленка? Успел ли Харальд передать ее Арне? Если да, значит, она в полиции и жертва Арне напрасна».

– Когда это было? – поинтересовалась Хермия.

– В прошлый четверг.

– Арне арестовали в среду.

– Значит, пленка еще у Харальда.

– Да.

«Значит, жертва была не напрасна. Пленка находится не у врага, она еще здесь, где-то».

– От души вас благодарю. – Хермия встала.

– Вы направляетесь на Санде?

– Да. Надо найти Харальда.

– Удачи вам! – вздохнул сочувственно Хейс.

Глава 22

В немецкой армии находилось около миллиона лошадей. Почти при каждой дивизии имелась ветеринарная рота, в обязанности которой входило лечить больных и раненых животных, обеспечивать им кормежку, ловить беглецов. Одну из таких рот разместили в Кирстенслоте. Очень некстати для Харальда офицеры расположились в замке, а солдаты, примерно сотня, – в палатках, разбитых перед замком. В кельях монастыря, примыкающих к церкви, где прятался Харальд, устроили лечебницу для лошадей. Церковь военных уговорили не использовать. Карен особо просила отца добиться этого – мол, жалко, если чужие люди, солдаты, испортят милые с детства вещи, которые там хранятся.

Господин Даквитц известил командира роты, капитана Кляйса, что в церкви издавна устроен склад и свободного места там нет. Взглянув в окно, – Харальда в церкви не было, его Карен предупредила, – Кляйс согласился оставить церковь как есть, взамен, правда, затребовав для своих нужд дополнительно три комнаты в замке.

Немцы держались вежливо, дружелюбно, но проявляли и любопытство. Ко всем трудностям починки «шершня», которых и без того хватало, прибавилась опасность находиться буквально под носом у немецких солдат.

В тот день Харальд отвинчивал гайки, на которых держалась погнутая вильчатая распорка, чтобы снять ее и, проскользнув мимо солдат, отнести в мастерскую к фермеру Нильсену. Если Нильсен позволит, Харальд хотел ее отремонтировать. Вес самолета на это время примет на себя третья распорка шасси, крепкая, та, что с амортизатором. С колесным тормозом скорее всего дело тоже неладно, но по поводу тормозов Харальд волноваться не собирался. Они нужны в основном при рулежке, а Карен пообещала, что справится без них.

Работая, Харальд то и дело поглядывал в окно, словно ожидая, что в нем появится капитан Кляйс. Носатый, с выпирающей челюстью, тот выглядел очень воинственно. Однако в окно никто не смотрел, и скоро распорка оказалась в руках у Харальда.

Привстав на ящик, он выглянул наружу. Восточную часть церкви частично загораживала пышная крона дерева. Вроде поблизости никого нет. Харальд выбросил распорку в окно и выпрыгнул следом.

Стоя под деревом, можно было видеть просторную лужайку перед фасадом замка. Солдаты разбили там четыре большие палатки, разместили свое хозяйство: джипы, фургоны для перевозки лошадей, цистерну с бензином. Сейчас между палатками мелькали несколько человек, остальные находились кто где: отправляли здоровых животных на железнодорожную станцию, забирали оттуда новоприбывших, торговались с фермерами насчет сена, лечили больных лошадей в Копенгагене и других городах.

Подхватив распорку с земли, Харальд споро зашагал к лесу, но, завернув за угол, увидел капитана Кляйса. Крупный, сурового вида вояка стоял на широко расставленных ногах, скрестив на груди руки, и беседовал о чем-то с сержантом. Оба обернулись и посмотрели прямо на Харальда.

От страха к горлу подкатила тошнота.

«Неужели меня так сразу и поймают?»

Он застыл на ходу, лихорадочно соображая, не повернуть ли назад, но это значило сразу признать себя виноватым. Его поймали с уликой, деталью от самолета в руках, и единственный способ выкрутиться – держаться как ни в чем не бывало. Он двинулся дальше, стараясь держать распорку так небрежно, словно это что-то обыкновенное – теннисная ракетка, скажем, или книга какая-нибудь.

Кляйс обратился к нему по-немецки:

– Ты кто?

Он сглотнул, стараясь сохранить самообладание.

– Харальд Олафсен.

– И что ты несешь?

– Это? – Сердце колотилось как бешеное. Что бы такое придумать… – Это… деталь сенокосилки с комбайна.

Тут ему пришло в голову, что вряд ли неученый парень с фермы так хорошо говорит по-немецки. Интересно, понимает ли это капитан Кляйс.

– А что с комбайном? – поинтересовался тот.

– Да вот, наехал на валун в поле, ось погнулась.

Кляйс взял у него распорку. Оставалось надеяться, что он понятия не имеет, что разглядывает. В самом деле, его специальность – животные, с чего бы ему распознать деталь шасси самолета…

Затаив дыхание, Харальд ждал приговора. Наконец Кляйс вернул ему железяку.

– Что ж, иди!

Харальд вошел в лес. Убедившись, что немцы больше его не видят, он остановился, прислонился к дереву, отдышался. Момент был ужасный, едва-едва не стошнило. Но обстоятельства таковы, что такие ситуации могут случаться на каждом шагу. Надо привыкать.

День стоял теплый, но облачный, летом в Дании, где от моря всюду недалеко, это обычное дело. На подходе к ферме мысли переключились на фермера Нильсена: «Интересно, очень ли он злится из-за того, что я, проработав всего денек, без предупреждения исчез».

Фермер стоял во дворе и мрачно смотрел на трактор, у которого из-под капота валил пар.

– Вернулся, беглец? – неласково спросил он. – Чего надо?

«Начало необнадеживающее», – вздохнул про себя Харальд.

– Вы уж извините, что я исчез, не предупредив, – сказал Харальд. – Меня срочно вызвали домой. Даже времени не было с вами поговорить.

Нильсен не поинтересовался, что за срочность такая.

– Мне не по карману платить ненадежным работникам.

Вот это уже получше. Если старика больше волнуют деньги, пусть оставит их себе.

– Я не прошу мне платить.

Нильсен на это хмыкнул, но взгляд его чуточку смягчился.

– А что ж ты тогда просишь?