– Такая попытка была. Я это помню, – согласился Уваров.
– Никаких документальных свидетельств я пока не обнаружил, но вот и вы подтверждаете этот факт, – сказал Милюков. – Но, надеюсь, какие-то следы этого приказа еще обнаружу. Что еще? Первая растерянность после краха в эмигрантских кругах постепенно проходит. О реванше, о новом возвращении в Россию уже почти никто не думает. Понимают: это невозможно. И жизнь поставила очередные задачи, связанные с катастрофой. Мысль о разоружении Русской армии и превращении ее в беженцев исходит прежде всего от эмигрантских деятелей. Эта мысль, естественно, доведена и до французского правительства. Никаких шагов оно пока не принимает. Выжидает. Поэтому вы не получили, да и не могли получить, определенные ответы на свои вопросы. Хотя они абсолютно логичны, и слишком долго молчать по этому поводу французам не удастся. Как я уже говорил, количество беженцев очень велико, эмиграция и французское правительство пытаются привлечь к этому делу, и кажется небезуспешно, крупные благотворительные учреждения.
– Грустная информация, – вздохнул Уваров. – Вы считаете, что наше дело безнадежно?
– Не знаю. Пока – да. Но ведь жизнь продолжается, и какие еще сюрпризы она нам преподнесет, никто сказать не может. Мне ясно только одно: воззвать к патриотизму эти благотворительные общества и направить их на помощь беженцам – дело не одного дня и даже не одного месяца. Так что ближайшее время вас будут только так или иначе запугивать, внедряя в сознание мысль, что будущего у Русской армии нет и не будет. И все же некоторое время вас ждет относительное затишье. Но готовиться надо ко всему. Я недавно из Англии. Англичане настроены заключить с советской Россией пока лишь торговый договор. Это только слухи. Когда за ним последует мирный договор – это вопрос. Франция все это время будет молчать. А затем и она последует за Англией. Но это произойдет не скоро. И все же, думаю, что новый поход Врангеля на Россию не состоится. Это моя точка зрения. Дай бог, чтобы я ошибался.
– Вы считаете, что это конец?
– Боюсь, что это так. Я внимательно слежу за этим процессом и, вероятно, в недалеком будущем выступлю в прессе со своей гипотезой. Вполне возможно, с поступлением новых фактов я ее пересмотрю. За это один процент из ста. Во всяком случае, если я выступлю с такой статьей, вас я о ней извещу.
– Господи, что же я скажу Петру Николаевичу? – растерянно спросил Уваров.
– Подумайте. Можете мою точку зрения пока ему не излагать. В конце концов, это всего лишь моя гипотеза. Тем более что я тоже согласен с правительственными чиновниками, с которыми вы общались: действительно, похоже, что до весны никаких ощутимых перемен в жизни Русской армии ожидать не следует. А там…Там уж, как распорядится Господь.
Ушел Михаил от Милюкова с тяжелым камнем на сердце. Радовала лишь предстоящая встреча с Таней, которая, как он надеялся, может многое изменить в его жизни.
Париж просыпается очень рано.
Еще только едва-едва посветлеет на востоке небо, окрестные крестьяне уже сгружают со своих одноконных колымаг или из старых, донельзя изношенных автомобилей сборные столы, деревянные конструкции, которые затем накроют выбеленной солнцем и дождями парусиной, – и получатся торговые палатки. Их устанавливают на каком-то свободном городском пятачке. И едва только выглянут из-за домов первые лучи солнца, эти самодельные базары заполняют пришедшие за покупками парижане.
Чего только здесь не увидишь! Нежное розовое мясо и кольца покрытой светло-коричневым загаром колбасы соседствуют с похожими на артиллерийские ядра головками сыра, только час назад выдоенное, еще теплое молоко – с творогом. Тут же рядом гуси, утки, индейки ощипанные, помытые, лоснящиеся своей масляной белизной. А дальше фрукты и овощи, которые издревле произрастали на этой земле, и здесь же, вперемешку с ними, неведомые до сих пор парижанам авокадо, маракуя, манго, папайя, батат.
А рыба! Фауна едва ли не всех рек и морей представлена здесь, на этом крошечном парижском пятачке.
Чуть в сторонке, не мешая основному потоку покупателей, пристроились торговцы духовной пищей и экзотикой. Здесь можно купить антикварные книги, старинные открытки, дагеротипные семейные фотографии (даже портреты вождей Парижской коммуны), граммофоны, чугунные утюги, фарфоровые статуэтки, хрустальные и глиняные вазы, отнюдь не редкие старинные монеты и медали, кляссеры с марками… Словом, здесь можно отыскать даже то, чего, казалось, вообще не существует на свете.
Особый ряд заполнен только что срезанными цветами. Уварова поразило не только огромное их количество, но и разнообразие видов, сортов и размеров. Но больше всего – обилие самых невероятных, самых диковинных их расцветок.
Михаил Уваров закончил все свои дела и сегодня вечером должен уезжать. Ему не спалось, он еще до рассвета вышел из отеля и пошел бесцельно бродить по пока еще пустынному городу. Когда совсем рассвело, обошел несколько возникших на его пути базарчиков, удивляясь количеству и приятной свежести выставленных крестьянами на продажу товаров, но также опрятности, чистоте и вежливости продавцов.
Прийти на рю Колизее, где проживали Щукины, он собирался немного позже, когда Николая Григорьевича уже не будет дома: консульству в последние месяцы приходилось работать ежедневно, без выходных. Война разметала россиян по всему белому свету, но по каким-то неизвестным причинам большинство из них всеми правдами и неправдами стремилось добраться до Франции и где-то осесть. Многим удавалось обосноваться в Париже, поэтому здесь образовалась самая большая русская колония, и с каждым днем она, к неудовольствию французских властей, все разрасталась.
Правда, уже появились беженцы, которые, помыкав по белу свету, решили вернуться домой, в Советскую Россию, и никакие запугивания их не страшили. Таких было пока немного, консульство ими не занималось, поскольку не имело с новой Россией никаких юридических связей. Отмахнуться от них тоже было трудно, они требовали помощи в возвращении домой. И Николай Григорьевич Щукин всех пожелавших вернуться в Советскую Россию стал посылать во французское отделение Лиги Наций, где некоторое время назад норвежский полярный исследователь, а сейчас один из основателей Лиги Наций Фритьоф Нансен был назначен комиссаром по репатриации беженцев и военнопленных. Он обеспокоился судьбами русских беженцев, разбросанных Гражданской войной по всему миру, и стал им всячески помогать, главным образом в возвращении на Родину. Многие из них оказались на чужбине без документов, и Нансен ввел в обиход свой так называемый «Нансеновский паспорт», который постепенно стали признавать большинство государств мира, с трудом даже Советская Россия.
Еще пару часов побродив по утреннему городу, Михаил вышел к рю Колизее. Там же, на базарчике, купил большой букет белых роз и направился к знакомому дому с венецианскими окнами на первом этаже. Щукины жили на третьем.
Дверь Михаилу открыла Таня. В просторном халатике, из-под которого заметно выпирал округлый животик, она несколько изменилась: уже не выглядела той миловидной девушкой, которую он видел в начале осени. Исчезла некоторая угловатость, ее лицо отражало тихое спокойствие.