– Я передам. С условием.
Мельник выпустил пар, жар через самокрутку.
– С каким же? На что жену променяешь?
– Эти трое, которые на Рейх пойдут с конвертом. Я буду четвертым.
Уходили с Боровицкой.
Красно-кирпичной, уютной, похожей на читальню средневекового университета. Заставленной стеллажами с книгами, украденными наверху, в Великой Библиотеке, и дощатыми столами, за которыми эти книги изучались и обсуждались; населенной книгочеями-чудаками, которые называли себя браминами, хранителями знаний.
Над столами низко свисали лампы с матерчатыми абажурами, давая мягкий, добрый свет – и в средневековье, каким Артем его видел в исторических книжках с картинками для детей, проникал дух московских квартир, каким он его помнил картинками, вырванными из книжки своего собственного короткого – четырехлетнего всего – детства.
Арки были забраны под жилые комнатки; Артем проходил мимо одной – настигло из прошлого, из первого появления его в Полисе: ночевка у доброго человека, разговоры до поздней ночи, странная книга, которая все убеждала, что в рубиновых кремлевских звездах демоны были заточены, и что в каждой октябрятской звездочке малый бес сидел… Смешная книга. Правда всегда и проще, и жутче, чем люди могут придумать.
Нет больше того доброго человека, и звезды погасли.
И Мельника того, что встречал тут Артема, закинув «Печенег» на плечо, обвешанного пулеметными лентами Мельника-сталкера, боевого командира, который всегда впереди отряда, который первым в любое пекло, больше нет.
И того Артема – тоже. Оба обуглились.
А Летяга вот был тот же: косой глаз, спинищей туннель заткнуть можно, и улыбка такая, как будто он шнурки у твоих ботинок связал вместе и все ждет, когда ты споткнешься; самому ему – двадцать семь, а улыбка у него – от десятилетнего. Несгораемый человек Летяга.
– Ну! – вот он эту свою улыбку расчехлил. – Можно тебя поздравить, значит? Вернул тебя старик?
Артем покачал головой.
– А что… Испытательное задание?
– Лебединая песнь. Я только до Рейха с вами.
Летяга перестал лыбиться.
– Чего ты там забыл?
– Человека одного надо вытащить. Очень надо вытащить оттуда одного хорошего человека. Не вернусь за ним, его вздернут.
– Рисковый ты. Женщина хотя бы? – подмигнул ему Летяга.
– Пожилой мужчина. С бородой.
– Ну… – Летяга хрюкнул. – Дело ваше, но… Эээ…
– Вот ты идиотина. Помолчи, – удерживая расползающиеся губы, попросил его Артем; неловко было перед Гомером.
Но не смеяться не получалось. Смех шел из него наружу – пережеванный, вязкий, едкий; корчило его от смеха, выматывало, опустошало – и Артем опустился на скамью, чтобы не вставать на четвереньки. Смехом, непереваренное, лезло изо рта обратно все, что метро его заставило в последние дни сожрать. До слез в глазах смеялся, до заиканья. Набрал воздуху – и снова. Летяга смеялся с ним заодно – может, о своем; а может, и ни о чем.
Потом прошло.
– Секретная миссия, точно! – убежденно и уже совершенно серьезно подытожил Летяга. – Таких, как ты, братик, не списывают.
Не списывают.
– Давно тебя хотел спросить, – сказал ему Артем. – Как ты целишься вообще? – он скосил глаза к носу, изображая Летягу. – У тебя же все двоиться должно.
– У меня и двоится, – признался Летяга. – Поэтому я по боеприпасу расходный очень. У всех нормальных людей одна цель, а у меня две. И в каждую стреляй. Старик меня не зря послал на Рейх. Избавиться от меня хочет, скупердяй.
– Думаешь, это билет в один конец? – хмыкнул Артем.
– Я по жетонам езжу, – подмигнул ему Летяга, дзынькая ногтем по именным орденским жетонам, для опознания повешенным на его бычью шею вместо крестика.
– Зачем они тебе? Тебя и так ни с кем не перепутаешь.
– Не дождетесь, – гыкнул Летяга. – Это для другого. Это, знаешь, вот просыпаешься иногда, и думаешь: кто я? И что я пил? И потом опять – ладно, ну хотя бы кто я?
– Знаю, – вздохнул Артем.
Подошли двое других. Один был скуластый и ежиком стриженный, узкоглазенький, другой – с боксерской бульбой вместо носа, подвижный и разболтанный.
– Ну вы собираетесь! Как телочки на свиданку. Но видно, что спешили все-таки: губы накрасить не успели, – сказал им Летяга. – По дороге тогда уже, хорошо?
– Это кто? – с ходу ткнул в Артема разболтанный.
– Нормально ты вместо поздороваться, – покачал головой Летяга. – Это не он кто, это ты кто, Юрец. Артем с нами еще в бункере был. Живая легенда это, вот кто. Ты там у себя по Ганзе крыс трещоткой гонял, а Артем уже с полковником черных ракетами утюжил.
– А потом где пропадал? – спросил второй.
– Копил, Нигматуллин, силы для новых подвигов. Да, Артем?
– Не много-то и накопил, – скептически оглядев Артема, заметил Нигматуллин.
– У меня каждый день подвиг, – сказал ему тот. – Ничего на себя не остается.
– И снова бой. А гёрл нам только снится, – поддержал его Летяга. – Все, мужики, айда. Фюрер ждет. А фюрер не ждет!
Он сурово козырнул малахольным боровицким пограничникам, и по приставной лесенке все четверо спустились на пути. Надвинулся туннель – сначала освещенный, потом сумрачный, наконец беспросветный. Те двое как-то призадержались, пропуская Артема с Летягой вперед.
– Этот с Ганзы, да? – сказал Артем.
– Оба с Ганзы. Нигматуллин с Комсомольской, а Юрец с Парка культуры, по-моему. Нормальные ребята, кстати, и один, и другой. Надежные, – Летяга подумал. – Да они все почти с Ганзы.
– Кто – все?
– Все пополнение наше.
– Почему так?
– Ну а где еще обученных брать? Не по темным станциям же шерстить. Или как фашня вон, с легионом своим… Сброд всякий. Это не для нас. Мельник как-то с Ганзой добазарился. Они и согласились… Доукомплектовать.
Артем глянул на него вопросительно.
– А он-то согласился? Он же клял их. Помнишь? Мы же тогда… В бункере. Они ведь обещали тогда нам помощь. И кинули нас. Если б они пришли тогда… Если б они тогда людей дали… Может, и доукомплектовывать бы… И стольких пацанов наших… Короче.
– Короче, – сказал Летяга. – Короче, тогда не дали, а дали потом. Дали, когда смогли. Техники подбросили еще всякой, боеприпаса. У Ганзы, сам понимаешь, куры денег. Сами предложили. Ну и… Старик погоревал-погоревал, со списком нашим почокался… А делать все равно нечего. Пятьдесят человек взять больше негде. Посоветовался с народом. Народ сам все понимает. Стали набирать потихоньку. С испытаниями, ясно дело, с собеседованиями. Шушеру сразу отсеивали. В итоге нормально. Спецназ ганзейский, главным образом. Ну и так… Все мирно с ними. Не то что мы сами по себе, а они сами. Все вместе.