– Ну и хер с ним! Значит, приноровились как-то! Или построили себе что-то для изоляции. Но наверху хотя бы! Зачем-то ведь им нужно наверху, красным? Что-то они знают такое, чего мы не знаем! Свет у них тут! У нас на все метро столько света нет, сколько эти ветряки вырабатывают! Тут целый район людей может с этим светом круглые сутки! Останови, дядь! – крикнул Артем Савелию. – Останови, хочу посмотреть поближе!
Савелий заглох на обочине.
Артем выскочил, заковылял к ветряку, прищурился, задирая голову к небу, к медленным скрипучим лопастям. Все было исправно: из ветра и скрипа эти штуковины делали ток. Ни одна не стояла.
Приблизился Савелий со своим спецназовским, хитрым винторезом настороже. Изучил ветряную мельницу. Осмотрелся по сторонам, прислушался.
– А где люди-то эти твои тогда? – спросил он у Артема. – Где твой район живых людей, которые на этом электричестве и кашу варят, и сортир подсвечивают? А?
– Не знаю, дядь. Прячутся. Это же проезжая дорога. Что им сюда соваться? – объяснил Артем.
– То есть смотрят сейчас за нами?
– Могут.
Савелий вскинул винторез. Приложился к трубке прицела, обвел округу.
– Непохоже. Тут как в Москве, Артем. Порожняк.
– Дорога есть, ветряки построили. Кто-то строил же все это. Рабочие, инженеры, электрики!
– Нету никого, слепой, что ль? Построили и вернулись в метро. Доза же шкалит! Не вышел эксперимент!
Двинулись дальше: с шаговой скоростью, с опущенными окнами, чтобы ни одного человечка не пропустить, ни самого маленького. Но ни единого не было. Деревья голые тянули к небу корявые пальцы, просили чего-то. За деревьями торчали опоры ЛЭП с оборванными проводами, которые издалека не увидеть: дома заслоняли. Ветер путался в пропеллерах. Скрипели винты громоздкие неладно, не сообща, и их совместный скрип не прерывался ни на секунду. Потом стало видно впереди, что ветряки заканчиваются. А форпост так и не появился.
– Дай назад. Проехали, наверное!
Савелий послушался. Пока разворачивался, Артем не дотерпел, опять вылез наружу. Пошел ногами, вслушиваясь, всматриваясь.
Где вы, люди?
Вы же есть! Вы же тут! Ну?! Вылезайте! Не бойтесь, я свой!
Хоть бы вы были и красные. Любые. Наверху разве есть эти подземные цвета? Они тут все под солнцем выгорят же, нет?
Появилась с краю дороги – собака.
Понюхала воздух, лениво забрехала.
Артем поковылял к ней. Это не сторожевой пес был: ошейника нет, породы нет, ничего нет; шерсть белесая с пропалинами, грязная.
– Что? – нагнал его Савелий.
– Видишь?!
– Псина.
– Она нас не боится. Она людей не боится. И смотри, смотри, какая жирная! Она лоснится просто! Домашняя! Понимаешь? А? Тут поселок. Где-то за деревьями. Она прирученная, она в поселке живет, как дворняги у нас на станции. Раскормленная какая!
Выбрели к той, белесой – еще несколько. Встреть Артем собак в Москве, сразу бы выцелил вожака и застрелил, иначе не уйти. Но тут они были другие: не рычали, полукругом не расходились, чтобы загнать добычу; а щурились мирно и только потявкивали. Радиация покорежила их чуть, – у одной пять лап, а у другой рядом с большой головой еще одна, маленькая и слепая, – покорежила, но не озлобила. Они сытые были, вот что.
– Откуда они вышли? Вон, глянь! За деревьями тропка! Там люди и есть! – прогудел Артем Савелию.
Савелий приткнул машину, вытащил ключи. Леха хлопнул дверцей, выбрался наружу. От солнца на нем были поверх противогаза темные очки – в розовой оправе, сердечками. Савелий поделился.
Собаки обнюхали людей; Савелий шуганул их своим автоматом, они лениво, неверяще отбежали на несколько шагов. Бежать быстрей пузо им мешало. Откормленные.
Артем поднял пустые руки, пошел по тропе впереди всех.
– Люди! Эй! Не стреляйте! Мы просто мимо ехали!
Слышали они тут? Неясно: ветряки скрипели отчаянно, и Артемов голос вполне мог в их скрипе застрять.
– Есть тут кто? Ау! Не бойтесь, мы ничего плохого…
Трудно дышалось: через фильтры не проходило столько воздуха, сколько Артему сейчас было нужно. И иллюминаторы запотевали, туманились. Но не хотелось больше дозу брать: доза копится, каждый вдох сейчас жизни в минус, а ведь надо еще разобраться во всем, еще себя и целое метро утешить и обнадежить.
Савелий с Лехой ступали следом.
Собаки потрусили неспешно за ними, потом и впереди них, показывая дорогу. Через голые деревья не видно было ни дома, ни сарая, ни забора, но что-то высилось рыжее – в полусотне шагов от дороги.
Вышли на поляну.
Собаки, виновато виляя хвостами, заглядывая в глаза гостям, побежали к середине. Добрались – и провалились. Артем подошел ближе. Землянки там, что ли?
Яма это была.
Огромная ямища, вырытая экскаватором. Не яма – котлован. Рыжее через деревья – это вынутая глина с песком, целая гора, а никакая не землянка.
А в котловане – навалено людей.
Кто во что одет.
Мужчины все. Больше ничего не разобрать. Собаки объели.
Сколько их там? Много. Сверху только – двадцать, может. Но понятно, что под ними и другой слой, и третий, и так вглубь.
И собак много – но всем всего хватает, и поэтому-то они такие смирные, такие добрые. Спрыгнули вниз – и стали потихоньку дальше глодать кого-то. От этого занятия Артем их и отвлек своими воплями.
– Вот они, строители-то твои, – сказал ему в спину Савелий. – Строители, и инженеры, и электрики. Все тут лежат. Сделал дело – гуляй смело.
Артем оглянулся на него.
– Зачем это? – спросил он. – Это для чего?
– Ну как для чего? – прогундел ему Леха в очках сердечками. – А на Рейхе для чего? Ты как не свой прям. Ты думаешь, здесь по-другому будет?
Артем взялся за хобот, сорвал резиновую маску. Хотел воздуху, чтобы не тронуться; забыл, что трупы пахнут. Ударило сладко и отвратительно сразу по мозгам, он задохнулся и вырвал желчью.
Побежал, потащился прочь, прочь от разрытой могилы; а по ушам ездили, ездили скрипуче лопасти ветряков. Он вышел к ним – вот они стоят стройной колонной; злая работа, трудная – их тут поставить. Но поставили. Долго возводили, наверное. Потихоньку умирали одни, а другие вместо них приходили – нет, не сами шли, а приводили их сюда, политических и любых вообще, строить форпост, – и никто почти не возвращался; наверное, одни только те зуевские люди сбежали, но их и в метро достали, и шлепнули по-быстрому, чтоб не болтали. Вот как.
Жестяные крылья ветряков крутились неостановимо, тускло мелькали на тусклом солнце, но это была не эскадрилья мечтательных самолетов, а ножи мясорубки, к которым из Москвы, из метро подвозили людей, чтобы сделать из самих них собачий корм, а из жизней их накачать электричества.