– Это все то же самое.
Вильям стоял перед заваленным листками формата А4 столом. И надежда явно уже покинула его, во всяком случае, об этом говорил пустой и отрешенный взгляд, скользивший по ним. А сам он выглядел таким подавленным, словно пережил потерю жены второй раз.
Бумаги в конверте оказались теми же самыми.
Точными копиями листов, висевших в его рабочей комнате в замке, перед которыми он ходил изо дня в день, пытаясь понять и расшифровать их содержимое, но без успеха.
В конверте он не нашел ничего нового для себя. А то решение, которое, по их мнению, Альберт и Лео принесли с собой, якобы найденный ими ответ, оказалось просто дубликатом вопроса.
Вот и все.
– Почему? – спросила Жанин. Таким тонким голосом, что едва ли сама слышала свои слова. – Почему она отправила это?
Вильям пожал плечами.
Откуда он мог знать.
Пожалуй, верила в свою правоту, считала это ответом, и что ее расчеты смогут решить все проблемы, если они просто дойдут до людей достаточно быстро. Возможно, так все обстояло, и, пожалуй, глубокая ирония таилась в том, что ей предстояло умереть тоже, в ее смерти от вируса, который она сама помогала создавать, надеясь, что он будет работать.
Или просто она действовала, как и они. Видела приближение беды.
Пожалуй, так все и обстояло, наверное, поняла, что не справится сама, и решила, что добиться успеха можно, только расширив число посвященных.
Точно как они сами пытались сделать.
Почему нет?
И все документы прошли по кругу, из замка попали в Берлин, а там их забрали, и сейчас они снова оказались здесь. И на этом пути люди жертвовали жизнью, борясь за то, чтобы Организация не смогла остановить их, когда они пытались переправить ее секрет дальше, а сейчас все находилось у подножия той же самой горы, откуда и началось.
Ирония судьбы.
Как будто жизнь решила рассмеяться в лицо Вильяму Сандбергу, словно хотела сказать, что будет продолжать в той же манере, пока все не закончится.
И ирония, если говорить о спасении, заключалась в том, что никакого спасения не было.
А когда речь шла об усилиях Дженифер Уоткинс остановить вирус, в том, что именно она отправила зараженного человека гулять по миру, по сути запустив весь процесс.
Что же касается всего, что заранее прописано в ДНК всех людей, впоследствии происходившего в действительности, здесь ирония заключалась в самом решении, принятом людьми, которые прекрасно знали об этом.
Так сказал Вильям.
Ничего более, но этого и не требовалось.
Всех одолевали одинаковые мысли, все они смотрели на последнюю, крошечную искорку надежды, которая еще недавно, по их мнению, существовала, и видели, как она погасла, так и не превратившись ни во что большее. Вопреки их желанию. Его явно оказалось недостаточно.
Надежда ушла.
И никто не сказал того, что все знали.
И в конце концов Вильям повернулся и вышел на улицу.
Дженифер Уоткинс знала, что она умрет.
Лежала в стеклянном гробу и каким-то образом была благодарна за это.
Она же получила отдельное помещение. Находилась далеко от унылых рядов кроватей, где не происходило ничего иного помимо того, что мужчины и женщины медленно истекали кровью до смерти.
Они обращались с ней так хорошо, как только могли, облегчали ее страдания неизмеримо больше по сравнению со всеми другими, но она знала, что это не играет никакой роли и лишь оттягивает неизбежное.
И знала, что виновата сама целиком и полностью.
Она же выпустила его наружу.
Но верила, что он здоров, все ведь указывало на это, и, если он чувствовал себя хорошо, значит, она добилась чего-то, нашла решение, и его требовалось рассказать миру, пока ничего не произошло.
Так все и случилось.
И именно она стала всему виной.
* * *
Она проснулась оттого, что кто-то вошел в комнату, а перед стеклом, ограничивавшим ее вселенную, стояла женщина, которую они привезли, чтобы она перевела для них знаки. А у нее имелся жених и своя, наверное, счастливая жизнь, и они, вероятно, понимали, насколько плохо она себя чувствовала.
Жанин. Сейчас она стояла там, на расстоянии всего нескольких дециметров и все равно недосягаемая, а с ней находился неизвестный мужчина, который не мог быть только ее собственным преемником.
И ей требовалось очень многое сказать, но она абсолютно не имела сил сделать это.
Уже пыталась когда-то, но несла всякую чушь, была слишком напугана тогда, а еще более сейчас, и хотела лишь предупредить их.
О вирусе. И о шифрах. И что все слишком поздно.
И проект под названием «Ноев ковчег» уже стартовал.
И что речь не шла о спасении мира.
А о том, чтобы отобрать некую группу для построения нового.
Всем этим она хотела поделиться.
Но ее губы уже сдались, язык распух, и она чувствовала вкус крови во рту, и вопреки собственному желанию не могла ничего сказать.
Прошептала одно слово бегите.
А потом видела, как за спиной Жанин дверь разлетелась в щепки и как охранники в защитных комбинезонах направили на них оружие. В любом случае она стала свидетелем того, как они потерпели неудачу.
И в глубине души она понимала, что это означало.
А именно, надежды больше нет.
И с этой мыслью перестала дышать.
В первый раз Франкен вызвал к себе Родригеса через двенадцать часов после того, как Коннорс последний раз дал знать о себе.
Он проинформировал Родригеса о ситуации, поскольку так значилось в их рутинных правилах и не существовало никакой причины нарушать их. Через двадцать четыре часа у них состоялась вторая встреча, и, когда сейчас кто-то постучал в железную дверь каюты Франкена, он не сомневался, о чем пойдет речь.
– Тридцать шесть часов, – сказал Родригес.
И Франкен кивнул. Знал очень хорошо.
– Хочешь, чтобы я сделал это? – спросил Родригес.
И Франкен коротко покачал головой. Это же была его задача.
Единственно его беспокоило, что он не понимал происходящего. Коннорс, судя по всему, так и не прибыл на борт вертолета. Пилот отказался выполнить приказ (как вариант, произошел сбой со связью, от подобного никто не застрахован), а потом они потеряли все контакты с ним, и речь могла идти об аварии, хотя этого нельзя было знать наверняка тоже.
Если бы Коннорс находился на борту, имелись бы две возможности.