Пиджак. Он напялил его. А сейчас у него возникло желание треснуть себя по башке чем-нибудь твердым.
Ему было двадцать четыре года, и он никогда не носил ничего, кроме кепки, футболки и потертых джинсов, и не собирался изменять своему стилю, поэтому у него не нашлось ничего из необходимого, когда приспичило.
И сейчас он надел пиджак и ненавидел себя. Она могла предположить, что это ради нее. Даже если она ничего не скажет по этому поводу, данная мысль могла засесть в его голове, никак не прибавляя ему уверенности. Такси уже появилось из-за угла вдалеке на Бондегатан, и, вероятно, она успела заметить его. В любом случае сейчас он уже не мог подняться к себе и переодеться.
Только перевалило за пять утра, когда Кристина Сандберг позвонила ему на мобильный, – судя по бодрому голосу, она давно встала или не ложилась вообще – и сообщила, что заберет его без десяти шесть, перечислила, какие вещи он должен взять с собой, и положила трубку.
Лео выскочил из кровати и устремился в душ и, только намылив голову, по-настоящему понял, что проснулся и, кроме того, спешит.
И естественно, он оделся на тот же манер, что и вчера. Правда, выбрал новые джинсы и футболку с длинными рукавами без рисунка, а затем вдруг откуда-то вынырнул этот вопрос и все испортил. Как одеваются журналисты, когда они едут в заграничную командировку?
И тогда он вспомнил о пиджаке.
Сомневался, конечно, а настоящий ли он журналист? Но потом сказал себе: если сам не станет считать себя таковым, то точно никогда им не будет, в результате изменил своему стилю и теперь чувствовал себя идиотом.
Такси остановилось перед ним. И дверца открылась как по мановению волшебной палочки, поскольку Кристина дотянулась до ручки с его стороны и открыла ее ему. И он сразу встретился с ней взглядом. Поторопись, говорили ее глаза. Он сел рядом, машина повернула на Фолкунгагатан и взяла курс на север.
А потом они неслись по пустынным улицам, где двигались только другие автомобили-такси да тысячи зерен первого снега вихрем проносились мимо фонарей уличного освещения, чтобы опять исчезнуть в темноте.
Звук шин по холодному асфальту. Работающих «дворников». Мотора.
– Ты нашла его? – спросил он.
Кристина покачала головой;
– Я оставила сообщение его помощнику. И сделаю это снова перед отлетом.
– То есть ты не знаешь. Там он. Или нет.
Она закрыла глаза. У нее разболелась голова, когда она пришла домой с работы. И ситуация нисколько не улучшилась после часа сна на диване. Да еще сидевший рядом с ней практикант критиковал ее решение. Плюс ей вдобавок приходилось вслушиваться в его предложения, чтобы понять это.
– Я знаю лишь то, что время работает против нас, – сказала она. – Твоя голландская студентка исчезла уже более полугода назад.
Лео посмотрел на Кристину. «Твоя голландская студентка». О чем речь? Она отдавала ему долг уважения, поскольку он нашел ее, или пыталась снять с себя часть ответственности?
– Я не хочу, чтобы Вильяму пришлось ждать слишком долго.
Больше она ничего не сказала. Таращилась на улицу сквозь стекло. Слушала шум мотора, когда такси повернуло на мост. Смотрела, как огни Стокгольма отражаются в Риддарфьердене, еще не покрытом льдом.
– Могу я сказать кое-что? – спросил Лео.
Кристина посмотрела на него. «Как будто я могу остановить тебя», – читалось в ее взгляде.
– Ты же делаешь это не ради новости. А из-за него.
Это получилось у него на удивление прямо и без бормотания себе под нос в попытке подобрать слова, и Кристина уставилась на него. На смену головной боли пришло раздражение. По поводу его мнения относительно ее решения, старалась она убедить себе, а не из-за того, что ее волнение не укрылось от него.
– Мы – журналисты, – сказала она. – Журналисты копают. Для нас, как для профессионалов, просто непростительно проходить мимо таких вещей.
Ага, сказали глаза Лео. Улыбка, которой он одарил Кристину, оказалась слишком взрослой, слишком осознанной и чересчур широкой, чтобы она почувствовала себя неуютно.
– Зато, я думаю, от профессионала никто не требует надевать его. Особенно когда нас ждет встреча с человеком, у которого никого не было последние шесть месяцев.
Она знала, куда он метит. Но все равно отследила его взгляд.
Направленный на ее колени, на левую руку, покоившуюся там.
И обручальное кольцо.
Да, она надела его.
И да, чертов парнишка, пожалуй, был прав.
Но наверное, она сама могла решать, не спрашивая его?
– Факультет журналистики, первый курс, – сказала она. – Мой самый первый преподаватель произнес тогда одну фразу. И я запомнила ее навсегда.
Лео не ответил ничего. Но знал, что она не преминет воспользоваться случаем и поддеть его и что ему это нравится. И что он всегда оставит последнее слово за ней.
– Если можешь сказать что-то важное, напиши о нем.
И после паузы:
– И не болтай слишком много.
Она отвела взгляд в сторону, спрятала левую руку под сумочку подальше от его глаз и не произнесла больше ни слова за весь остаток пути до аэропорта Арланда.
Лео отвернулся к боковому стеклу и изучал дорожные знаки, мимо которых они проезжали. Улыбался, но старался, чтобы Кристина не увидела этого. Она была язвительной дамочкой. И он находил это ужасно забавным.
На другой стороне заднего сиденья Кристина Сандберг занималась тем же самым.
Она улыбалась.
Лео обещал стать отличным журналистом.
И она была очень довольна тем, что взяла его с собой в Амстердам.
Далеко впереди в капелле сидел Вильям Сандберг и выглядел так, словно ждал ее.
Солнце переместилось, освещало сейчас большую часть скамеек, и Вильям оказался в центре разноцветного светового поля.
Пожалуй, сама комната заставила ее остановиться.
Возможно, причиной стало ощущение, что она находится в той части замка, где еще несколько дней назад ей приходилось ходить тайком, осторожно и по ночам.
В любом случае Жанин замерла как вкопанная, только переступив порог, не в силах произнести ни слова, хотя ей, собственно, не хотелось ничего иного, кроме как говорить без умолку и рассказать то, о чем она знала, и сравнить с тем, что выяснил он.
И прежде всего, она жаждала обсудить, почему они оказались здесь. Или еще лучше, как им выбраться отсюда.
Она подошла к Вильяму, села с другой стороны от прохода на самый край скамейки и повернулась к нему.
– По их словам, ты чувствуешь себя хорошо, – констатировал он.
– В таком случае, – сказала Жанин, – кто я такая, чтобы возражать?