Ты – звезда путеводная,

Ты – кувшинка надводная,

Ты – река быстротечная,

Ты – любовь моя вечная!

– Ничего не понимаю! – Арина крутила в руках записку, оглядывая ее со всех сторон и чуть ли не пробуя на зуб. – Эта «кувшинка надводная» совершенно не в стиле Кондратюка.

Надя выхватила у нее записку, зачем-то понюхала ее и предположила:

– Девчонки! А может, это Исмаилов раскачался? Наши-то сухари математические, кроме формул, ни в чем не секут и никогда в жизни стихов не сочиняли. А в «Г», говорят, Элеонора с большой любовью литературу преподает! Может, Сеймурчик и научился? – предположила Надя Власова.

– А может, это Пушкин, а, девочки? – высказала свое мнение Чернова. – Может, кто-то просто списал про кувшинку у солнца русской поэзии?

– Никакой это не Пушкин! – возмутилась Люда. – Он никогда такой бредятины не написал бы!

– Ой-ой-ой! Что бы ты понимала! Это ты от зависти, что тебе никто стихов не пишет! – снисходительно заметила ей Муська.

– Ей, девочки, Владик небось по электронной почте еще не то присылает! – прищурилась, глядя на Люду, Надя. – Ну-ка, колись, Людмилка, что у тебя с Кондратюком! Что-то он подозрительно нежно на тебя поглядывает!

– Ничего у меня с ним нет, – выпалила Люда и обильно покраснела.

Она и сама уже заметила интерес к себе со стороны первого парня класса, чем была не обрадована, а до смерти напугана. Сначала она решила, что Влад слишком увлекся компьютерной игрой, но, когда он намекнул, что неплохо было бы вечером прогуляться и обсудить на свежем воздухе дальнейшую судьбу Лювлика, ей стало не по себе. Во-первых, все знали, что у него какие-то особые отношения с Ариной, а во-вторых, в сердце Люды уже прочно занял место неразговорчивый и угрюмый восточный принц Исмаилов. Хотя Люда и пыталась делать вид, будто не замечает его и сидит за партой одна, все ее существо было устремлено только к нему. Она была связана с ним никому не видимыми теми же тончайшими серебряными нитями, что тело с душой. Если их оборвать грубым жестом или жестоким словом, душа устремится вверх, в сияющее поднебесье, и Люды не станет. Она больше не пыталась обращаться к Сеймуру именно потому, чтобы не оборвались эти непрочные нити, держащие ее жизнь, но понимала, что влюбилась. Впервые.

Она никогда раньше не обращала должного внимания на лиц противоположного пола и мечтала похудеть вовсе не для них, а чтобы не отличаться от остальных девчонок. Когда ее не приглашали танцевать на дискотеках, она мучилась своей ущербностью, но не как отвергнутая юная женщина, а как какой-нибудь безногий кривобокий инвалид. У нее не было никаких детских любовей. Она и про Софью с Молчалиным рассуждала чисто технически, с точки зрения логики. А теперь вдруг поняла, что Софья влюбилась в Молчалина потому, что тот был в ее окружении не таким, как все, как и Сеймур Исмаилов в 9-м «А». Люда вспомнила, как в прошлом году раздражалась на литературе от поступка Петра Гринева, который, нарушив воинский долг, поехал спасать Машу от Швабрина. Сейчас она чувствовала, что ради Исмаилова может нарушить что угодно… Может быть, даже обет молчания, который сама себе дала. Может, стоит забыть обо всех его грубостях и опять заговорить с ним первой? Ну не каменный же он, в конце концов! И что такое ее серебряные нити, если он не хочет ее знать? Пусть рвутся! Может, ей самое место не здесь, на земле, а как раз в сияющем поднебесье?

Люда очнулась от раздумий, когда услышала громкий голос Дробышевой:

– Владик для меня, чтоб вы знали, вчерашний день! И мне нисколько не жаль, если они спелись с Павловой! На здоровье! Но, смотрите, предупреждаю пока по-хорошему: и не пытайтесь строить глазки Сеймуру!

– Сама же не так давно причислила его к презренным национальным меньшинствам! – напомнила ей Надя. – Неужели забыла?

– Он к ним и относится, но это не меняет дела! Я должна его победить, ясно? И только я! Никто не лезьте!

– Да кто ты такая, Аринка, чтобы нам выставлять подобные ультиматумы? – рассердилась вдруг на нее Надя.

– Я… Я – сама знаешь кто! – в бешенстве скривила губы Дробышева. – Я всегда получала то, что хочу, в отличие от всех вас! – Она обвела презрительным взглядом окружавших ее одноклассниц.

– А что будет, если в этот раз не получишь? – не сдавалась Власова.

– Ты собираешься мне помешать?

– А почему бы нет? Мне кажется, что я ничем не хуже тебя! Как вы думаете, девчонки?

Люда с ужасом смотрела на двух одноклассниц, друживших с детского сада, которые на ее глазах превращались во врагинь. Они действительно стоили друг друга. Арина была высокой, стройной, в стиле фотомоделей, девушкой с роскошными длинными белокурыми волосами и медового цвета глазами. Надя носила короткую асимметричную стрижку, была смугла и черноволоса, а лицо ее освещалось такими лучистыми серыми глазами, за которые ей можно было простить и некоторую расплывчатость фигуры, которую она, впрочем, очень умело маскировала удачно подобранной одеждой.

Девчонки, к которым обратилась Власова, испуганно молчали.

– Значит, война? – тихо спросила Дробышева.

– Пожалуй, – так же тихо ответила Надя, развернулась, отошла к своему месту и принялась вытаскивать из сумки принадлежности к уроку черчения.

У Люды пересохло во рту. Вот так номер! Разве она сможет тягаться с двумя самыми красивыми девочками их класса?

Глава 4
«Птичка певчая» и кубик Рубика

После послания про «кувшинку надводную» на девочек 9-го «А» сплошным потоком полились стихи и про «розу чайную», и «фиалку нежную», и даже «гладиолус сортовой».

– Ерунда какая-то происходит! – возмущалась в раздевалке спортивного зала Надя Власова, разглядывая очередной листок в клетку, где она сравнивалась с «птичкой певчею». – Такое впечатление, что кто-то над нами издевается! Не наши же парни! Они могли бы, конечно, сравнивать нас с какими-нибудь асимптотами, константами или гипотенузами, но никак не с птичками – это уж точно! Может, и впрямь Исмаилов? Девчонки из «Г» говорят, что он давно и навечно проклял весь женский род. Может, это у него такой способ мести? Вендетта такая своеобразная?

– Зря ты, Надя, сердишься, – ответила ей Настя Клюева, взяла в руки листок со стихами и выразительно прочитала:

Птичкой певчею в сердце живешь,

Никогда ты в нем не умрешь.

Я тобой восхищаюсь всегда.

Ну когда же ты скажешь мне «Да!»?

По-моему, очень красиво! Может, вам, девчонки, сдать все эти стихи на олимпиаду? Может, в нашем классе рождается новый Лермонтов? Надо же поддержать!

– А что? – рассмеялась Власова. – Ты, Анастасия, зришь в корень! Завтра же вывешу все эти вирши на первом этаже, где олимпиадные материалы помещают, и подпишу – Лермонтов… нет, не так… Нью-Лермонтов, 9-й «А» – так будет точнее!