Ехала карета темным лесом
за каким-то интересом.
Инте-инте-инте-рес,
Выходи на букву С!
Детская считалочка
С самого утра Лара чувствовала это. Она пыталась занять себя тысячей дел, но все шло наперекосяк, фотокадры смазывались и пересвечивались, еда казалась безвкусной, а в животе то и дело проворачивалось холодное веретено. И она ощущала, как надвигается что-то громадное, неотвратимое, страшное. Проклятого пепельно-серого оттенка.
Наконец она решила, что так продолжаться не может. Надо взять себя в руки. В конце концов, ну что это за глупости — какое-то предчувствие? Наверное, просто авитаминоз. Солнце уже пригревает, хотя всего-то конец февраля, небо сквозь изодранные облака просвечивает совершенно лазурное, как глаза у младенца. И нет никаких предпосылок, чудовищной беды или неприятности, просто она устала, снова не выспалась, ведь уже две недели подряд ложилась в пять утра, вставала в девять и мчалась на очередную съемку. Накопленная усталость отравляет жизнь, вот что это такое. А нехорошие предчувствия — бред, бред и еще раз бред. На них надо плюнуть, желательно через левое плечо.
Лара давно заметила, что если день не задался, необходимо принять волевое решение. Для начала признаться самой себе: день скверный. Это уже хорошо — что осознаешь происходящее, а не плещешься в вязкой жиже плохого настроения. И сразу следующий шаг: просто переломить этот день и себя. Приготовить кофе с гвоздикой и щепоткой перца. Или съесть мороженое, самое любимое, и снова плевать на диету. Рухнуть на диван с любимой книгой. И сама не заметишь, как все наладится: просто отталкиваешься от самого дна и выныриваешь, и хватаешь ртом чистый воздух.
Она погрузилась в свои мысли, и кофе перекипел, вылез из турки и залил черной пеной всю плиту. Не желая сдаваться, Лара опрокинула остатки напитка в чашку и отхлебнула: на вкус как помои. Правда, помои с гвоздикой и щепоткой перца. Пряные помои. Так что они отправились прямиком в раковину. А вскоре в стиральную машинку полетела футболка, заляпанная потекшим карамельным крем-брюле. Лара вовремя вспомнила, что «Поющие в терновнике» сестра взяла почитать еще в декабре, потом раскритиковала за излишний мелодраматизм — но до сих пор не вернула. «Лиля всегда такая, — подумала Лара. — Странно, что она попросила почитать эту книгу, ведь любовные романы не для нее. Правда, и не для меня тоже, все это сплошь неправда, но иногда так хочется…»
При мысли о Лиле она улыбнулась и почувствовала, как в сердце отогревается какой-то дрожащий, замерзший зверек. Неужели этот зверек — она сама? Тогда тем более надо позвонить сестре, уж Лиля-то знает, как парой слов исправить мир, сделать его таким, каким он и должен быть. Понятным, уютным, спокойным и правильным. Самой Ларе правильный мир почти никогда не нравился, но только не сегодня. Сегодня ей почему-то отчаянно, до слез, хотелось, чтобы кто-то очень любимый пообещал, что все будет хорошо. А Лиля была именно таким человеком. Самым любимым в мире.
— Привет-привет, — отозвалась в трубке сестра. Лара зажмурилась от невероятно острого облегчения, когда услышала это ее звонкое «привет-привет». Все в порядке.
— Что делаешь?
— Готовлю обед, изображаю из себя примерную жену.
— Тебе не надо изображать, ты такая и есть, — хмыкнула Лара. Прижимая трубку плечом, она подошла к окну и, поглядывая во двор, машинально обрывала сухие листья на вытянувшейся за зиму полосатой традесканции. За окном дворник в оранжевой робе долбил корку грязного льда на осунувшемся сугробе. Скоро весна…
— Да уж конечно, — хмыкнула в ответ Лиля, и Ларе почудился какой-то другой смысл в этой кокетливой реплике. Не смысл даже, а тон, легкий налет.
— У тебя все хорошо?
— Еще бы, — Лиля фыркнула, и у Лары отлегло от сердца. Никакого иного тона, кроме всегдашнего Лилиного спокойствия, она не уловила. Показалось, значит. — В конце концов, это не я тебе позвонила, а ты мне. Так, может, это у тебя что-то неладно?
— Не знаю, — Лара пожала плечами, хотя и понимала, что сестра ее не видит. Впрочем, не совсем так. Может, и не видит, но точно все чувствует. Да и сама Лара прекрасно представляла себе сейчас сестру, всю до мельчайших черточек. Она, должно быть, точно так же глядит в окно — эта привычка у них одна на двоих. Лиля на кухне, на своей аккуратной чистенькой кухоньке с клетчатыми занавесками. Стоит с телефоном в одной руке, с деревянной ложкой, которой только что помешивала соус, в другой. Фартук завязан на талии бантиком. Иногда Лара подначивает сестру, что та обязательно должна хоть раз встретить мужа с работы именно в этом фартуке, на шпильках — и без всего остального, но Лиля, конечно, никогда на такое не пойдет.
— Эй, не слышу в голосе энтузиазма! — забеспокоилась в своей чистой кухоньке Лиля. — Что-то случилось?
— Настроение паршивое, если честно. Ничего не случилось, просто паршиво на душе. Как будто голуби обос…
— Ну ладно, давай завязывай с этим, — почудилась улыбка в голосе старшей сестры. — Выше нос, Кузнечик. Все будет замечательно, я тебе это обещаю, хорошо? Не слышу ответа, прием! Хорошо?
— Хорошо… — выдохнула Лара. И все-таки решилась спросить: — Скажи, ты сейчас у окна?
— Да…
— На тебе этот твой фривольный фартучек, в левой руке телефон, в правой ложка? И с ложки капает мясной соус?
— Ну… Если учесть, что я готовлю суп-пюре из шампиньонов…
— Черт, почти! — с притворной досадой зашипела Лара. Внутри у нее все ликовало.
— И кстати, фартук у меня вовсе не фривольный, — напомнила ей Лиля строго. — Просто с ромашками. Вечно ты все опошляешь.
— И я тебя люблю, Лилия Васильевна.
— Все, я побежала, мне еще хлеб на гренки резать, а духовка уже нагрелась. Попозже созвонимся, да?
— Да.
После того как трубка замолчала, Лара еще долго смотрела в окно на дворника, на соседний дом и голые остовы деревьев. Во время телефонного разговора с Лилей ей показалось, что ее предчувствие — просто блажь. Отец звонил час назад, у сестры все тоже в порядке, гонорар уже перечислен на карточку, и даже счета за квартиру оплачены. Что еще надо? Однако, закрывая поплотнее шпингалет фрамуги, от которой дул вездесущий февральский ветер, Лара видела, что пальцы у нее трясутся. Внутри ничего не починилось, «звонок другу» не помог.
— Лара, тебе пора лечить нервы, — вслух подвела она итог и выудила из холодильника бутылку пива. Да-да, плохая девочка… Который там час? Шесть двадцать три, вечер. Может, пиво поднимет ей настроение и успокоит хоть немного? А потом, после ужина, можно будет созвониться с Лилей и поболтать подольше…
Крышка с быстрым шипеньем отскочила от открывашки, и Лара сделала глоток.