Лара усмехнулась и нажала на «серийную съемку». Раздался звук, будто внутри камеры вспорхнули какие-то жесткокрылые существа.
Егор прикинул что-то в уме.
— Хорошо, если уж ты так настаиваешь…
Его рука потянулась к ширинке джинсов. Кровь отхлынула от Лариных щек.
— Ты что делаешь?
— Ты не спрашиваешь разрешение у меня, вот и я не буду, — Лара видела, как его пальцы медленно тянут вниз язычок замка. На мгновения она оцепенела, а потом отпрыгнула в сторону и отвернулась, а для надежности и глаза рукой прикрыла.
— Ты псих! Настоящий псих!
И в ответ услышала тихое журчание со стороны обочины. И неожиданно для самой себя фыркнула и захохотала. Это был нервный смех смущения, усталости, отступающего напряжения, которое прогнала совершенно детская выходка Егора. Она продолжала смеяться, даже когда услышала визгливо застегнувшуюся молнию.
Егор протянул ей бутылку с водой, и Лара жадно припала к горлышку. Она старалась не замечать его взгляда.
— Ты красивая. Когда не плачешь.
Горло Лары тут же схватил спазм, и она, захлебнувшись, фонтаном выплюнула воду. Теперь наступила очередь Егора покатываться со смеху. Откашлявшись, Лара насупилась:
— Над чем ржем?
— Нестандартные у вас, барышня, реакции на комплименты!
— Какие комплименты, такие и реакции, — нашлась она.
— Ладно, прости. Просто хотел сказать…
— Понятно, понятно! — она почему-то испугалась, что он снова произнесет это вслух. — Поедем?
Оба внезапно замешкались, глядя друг на друга поверх капота. Медленно остывающий двигатель напряженно щелкал, и раскаленный воздух расслаивался и дрожал, как будто между Егором и Ларой горел костер. На безлюдной трассе, в самом сердце равнины, было так тихо, что можно было расслышать, кажется, даже биение их крови.
— Можно спросить? — она все-таки набралась смелости. — Помнишь ту заправку… Ты увидел меня и облился кофе. Как будто испугался…
— Тебе это не понравится, — горячий ли восходящий поток взвился перед Егором, или и правда дымка какого-то ощущения? Лара снова не разобрала, так мимолетно это было.
— Но все-таки! — настаивала она.
— Тогда… на секунду я принял тебя за Лилю. — И, видя, что Лара молчит, Егор решил объяснить: — Это невероятно. Я никогда вас не путал, даже в самом начале, и ты это знаешь! Вы по-разному ходите, по-разному улыбаетесь, по-разному смотрите. Не говоря уж об очевидных различиях во внешности. У нее оспинки на щеке, стрижка, светло-серые глаза. У тебя глаза темнее, а еще родинка на ключице, часто обветренные губы, вздернутые брови, из-за которых ты кажешься высокомерной — но это не так. И…
Не обращая внимания, что Лара глядит на него с нескрываемой оторопью, он все-таки закончил, хотя и тише:
— …и на правой брови маленький шрамик. Это ты, кажется, упала с велосипеда… Вы разные, настолько разные, что я временами забываю, что вы сестры.
— Зато я помню.
Лара села за руль и завела двигатель.
К темноте они были в Ишиме.
Гостиница, которую присмотрела для ночлега еще Лиля, за полгода успела прогореть и обернуться магазином промтоваров и бытовой техники, правда, под тем же названием — уловка то ли юридического свойства, то ли просто в целях экономии на вывеске. В поисках другой они долго и бестолково колесили по городку, и, когда наконец джип замер у двухэтажного мотеля «Апельсин», измотанная Лара была согласна на любое пристанище; на степь тем временем упала ярко-черная холодная ночь.
Свободный номер оказался только один.
— Неужто так много туристов… Вроде не самый популярный маршрут, небольшой город, но кто-то же занимает все эти комнаты… — удивилась Лара. В ответ Егор взглянул на нее и весело, и недоверчиво. И только позже она сообразила, что выражал этот взгляд: в гостинице обитают и те, для кого существует почасовая оплата.
В комнате они столкнулись с непредвиденным обстоятельством. Здесь была только одна кровать. Массивная, двуспальная, застеленная бело-красным плюшевым покрывалом, по виду напоминающим приторно-сладкий крем с розочками, она занимала бо́льшую часть пространства, так, что на нее падал взгляд сразу от порога. Но, только войдя в комнату, можно было увидеть еще одну такую же — отражение в зеркальном потолке.
Егор вполголоса чертыхнулся.
— А знаешь, — воинственно вздернула подбородок Лара, — мне все равно! В этой дыре свободен последний номер, и мы уже в нем. А тот пройдоха, что у них за администратора, раскладушку добудет дай бог к утру. Так что я в душ и спать, и я буду спать со стороны окна, имей в виду. А если тебя что-то смущает…
Она протараторила все так быстро, что даже у нее самой сложилось впечатление, что смущает что-то именно ее. Тем не менее Лара нарочито бодро сняла с плеча рюкзак и сумку с фотоаппаратом и заперлась в крохотной ванной.
Выйдя из душа, она застала в номере темноту. Когда глаза привыкли, Лара различила на стене неровный ромб света, приглушенного полупрозрачными занавесками, и очертания Арефьева, уже лежащего в постели. Место со стороны окна было свободно, и она, переступая через сумки, добралась до кровати и прилегла на самый краешек, как можно дальше от Егора. Она заметила, что и он лежит на краю, укрывшись плюшевым пледом и оставив одеяло ей. Их разделило пространство кровати, наполненное до предела своей пустотой. Лара осторожно натянула одеяло до самого подбородка и замерла, стиснув руками кончик пододеяльника, пахнущий стиральным порошком.
От фар проехавшей под окнами машины по стенам неровно дернулись и побежали желтые полосы, на мгновение выхватив и опрокинув в квадраты потолочного зеркала и кровать, и два силуэта, притихших по бокам огромного ложа. Лара слышала мерное и сильное биение собственного пульса и спокойное глубокое дыхание Егора с едва заметным присвистом на выдохе.
Сначала раздался приглушенный смешок. Скрипнула кровать — не эта, другая, но близко. Быстрый горячечный шепот, так что слов не разобрать, снова скрип и протяжный стон.
Лара распахнула глаза, уверенная, что уже задремала и звуки ей просто почудились. Но нет, стон повторился, мягче и зазывнее, со сквозящей сладкой болью. Все происходило за стенкой, такой тонкой, словно бумажной. Скрип кровати приобретал ритмичность, очевидную и такую недвусмысленную, что Лару обожгло стыдом. Неведомая женщина стонала, кровать в соседнем номере ходила ходуном, а преграда между комнатами была так несерьезна, что Лара почти видела все происходящее, как будто подсматривала в замочную скважину. Первым желанием ее было вскочить и выбежать куда-нибудь, все равно куда, но она лежала, не в силах даже шелохнуться. Пошевелиться означало обнаружить себя — неспящей. У нее горели щеки, уши, все лицо, и она попыталась сосредоточиться на своем дыхании, чтобы сделать его ровным, спокойным, но вместо этого и вовсе перестала дышать, а когда воздух в легких сгорел, ей пришлось приоткрыть губы и мелко дышать через рот. Лара кляла себя на чем свет стоит, но дыхание было безнадежно сбито, и оставалось надеяться только, что стоны и скрипы, неумолимо набирающие темп и громкость, заглушат это. Девушка знала, что Егор не спит тоже, она чувствовала его взгляд, устремленный в потолок, и зажмурилась, чтобы ненароком не столкнуться, не пересечься еще и там, в зеркальной черноте.