— Может быть, да, а может быть, нет; как бы там ни было, но я не могу, щадя себя, подвергать опасности своих ближних.
Полковник быстро подошел к Вальтеру и, протянув ему руку, воскликнул:
— Вы правы. Ну, идите с божьим благословением. Если вам удастся достигнуть цели, то вы спасете жизнь многих наших храбрых юношей, а если нет, то умрете славной смертью героя. Сколько человек вы хотите взять с собою?
— Ни одного, — ответил Фернов. — Если нас увидят, то что могут сделать несколько человек против многочисленного неприятеля? Кроме того, трех или четырех человек легче заметить, чем одного. Ввиду этого я предпочитаю идти без конвоя.
Полковник почти с восхищением смотрел на молодого «мечтателя и поэта», как он часто шутливо называл Фернова. Такой храбрости он еще не встречал, хотя и долго прожил на свете. Конечно, полковник не подозревал, какое испытание только что перенес Фернов, не знал, в чем заключается и откуда происходит это необыкновенное спокойствие перед лицом смерти.
— Итак, вы хотите идти один? Пусть будет по-вашему. А когда вы думаете отправиться в путь?
— Не раньше, чем через час. Необходимо подождать восхода луны; мне нужен свет, пока я не взберусь на гору, а там уже не опасно, так как недалеко Л., и неприятель не решится подойти близко к городу. Я поспею вовремя, если даже на пути встретится какое-нибудь непредвиденное препятствие.
— А теперь, господа, — обратился полковник к офицерам, — идите по своим местам и будьте готовы к сигналу тревоги. Капитан, удвойте караул и позаботьтесь, чтобы все отданные приказы были точно выполнены. А пока мы обсудим с поручиком Ферновом, что он должен передать капитану Шварцу.
Офицеры повиновались. Подойдя к двери, капитан остановился и сказал:
— Доброй ночи, поручик Фернов.
На губах Вальтера промелькнула горькая усмешка. Он понял, что означало пожелание капитана.
— Прощайте, капитан, — ответил он, — прощайте, господа!
Обернувшись, он встретил грустный и укоризненный взгляд доктора Беренда.
— Неужели ничто не привязывает тебя к жизни? — тихо спросил доктор.
— Ничто, — мрачно и так же тихо ответил Вальтер.
— Но ведь я еще увижу тебя? — с тяжелым вздохом спросил Беренд.
— Вероятно! А теперь уходи, Роберт.
Беренд тяжко вздохнул и последовал за офицерами. Фернов остался с полковником и его адъютантом.
Через четверть часа Вальтер покинул кабинет командира и направился к себе; но, едва выйдя в коридор, примыкавший к его комнате, он увидел, как от стены отделилась какая-то темная фигура и встала перед ним.
— Мистер Фернов, я уже давно жду вас! — услышал Вальтер и тотчас же узнал американца.
— Что вам угодно, мистер Алисон?
— Окажите мне честь, позвольте переговорить с вами!
Фернов взглянул на часы и убедился, что еще располагает временем.
— К вашим услугам! — ответил он.
Вальтер предугадывал, о чем поведет речь американец. Достаточно было взглянуть на лицо Алисона, чтобы убедиться, что опасения Джен небезосновательны.
Не теряя времени, Генри прошел вперед и открыл дверь в гостиную. Фернов поколебался несколько секунд, прежде чем войти в нее, так как это была та же самая комната, в которой он недавно разговаривал с Джен. Американец, заметив колебание Вальтера, произнес:
— Здесь нас никто не побеспокоит. Но, может быть, вы имеете что-нибудь именно против этой комнаты?
Фернов, не отвечая на вопрос, быстро перешагнул порог; Алисон последовал за ним. В комнате все еще тускло горела лампа; пламя камина погасло, и только иногда вспыхивали красные огоньки догоравших дров, освещая фигуры соперников, выделявшиеся во мраке. Вальтер прислонился к камину, Генри стоял теперь на том месте, где недавно была Джен.
Почти одним и тем же чувством горели сердца мужчин. Оба страстно любили одну женщину и безнадежно страдали на развалинах разрушенного счастья. Но как различно проявлялось это страдание!
На лице Фернова лежало тихое, грустное спокойствие. Он не мог вырвать из сердца то чувство, которое пустило там глубокие корни; он знал, что оно умрет вместе с ним, но не желал предаваться бесплодному отчаянию. Он выбрал верный путь для того, чтобы прекратить свои страдания, — ему недолго оставалось ждать. Вальтер почти с радостью взглянул на светлую полосу, пробиравшуюся сквозь листву кустарников, — это всходила луна.
Лицо Алисона пылало бешеной злобой, губы судорожно сжимались, а глаза сверкали ненавистью. Американец ошибся в своих расчетах; он протягивал руки к миллиону и смотрел на любовь как на роскошь, как на приятный придаток к этому миллиону, но чувство к Джен оказалось настолько сильным, что далеко отодвинуло коммерческие соображения. Страсть предъявила свои права с такой силой, что Генри забыл о расчетах. Он стал слеп и нечувствителен ко всему, что было вне его чувства, он готов был и жизнь отдать за возможность обладания любимой девушкой.
Вальтер молча ждал, пока американец заговорит.
— Я хотел попросить у вас объяснения, мистер Фернов, — наконец произнес Алисон хриплым, задыхающимся голосом. — Приблизительно около часа тому назад вы имели свидание с мисс Форест в этой комнате.
Вальтер посмотрел прямо в глаза своего соперника и ответил:
— Да! А вы видели нас?
— Видел.
Молодой офицер оставался совершенно спокойным.
— В таком случае вы, вероятно, и слышали то, о чем мы говорили.
На губах Генри появилась злая, насмешливая улыбка.
— Вы беседовали по-немецки, на вашем излюбленном родном языке, поэтому я и не мог понять ваши нежности, — ответил он. — Я слышал только, как любовно звучало из ваших уст имя «Иоганна» и как нежно мисс Форест произносила «Вальтер».
На одно мгновение лицо Фернова исказилось от боли, но затем снова стало холодно-спокойным.
— Вы, кажется, хотели спросить меня о чем-то, мистер Алисон? — сказал он. — Не будем уклоняться в сторону.
— Да, вы правы, не будем уклоняться в сторону, — мрачно повторил Генри. — Итак, к делу! Вы любите мисс Форест?
— Да!
— И любимы ею?
Вальтер молчал, но глаза Алисона смотрели на него так грозно, что молодой поручик, опасаясь, как бы американец не объяснил его молчание трусостью, твердо ответил:
— Да, любим!
— Очень сожалею, что должен положить конец вашей взаимной любви, — прошипел Алисон, задыхаясь от злобы. — Может быть, мисс Форест уже сообщила вам, что я имею на нее более давние права и не склонен уступать их вам?
— Да, я это знаю.
— В таком случае вы должны понять, что, раз мисс Форест будет моей женою, она не может никого любить, кроме своего будущего мужа. Я не допущу, чтобы ее сердце принадлежало другому; один из нас должен умереть.