Похоже, мистер Холмс не разделял моих сомнений. Его глаза хитро блеснули.
– Клянусь Юпитером, мистер Холмс, вы ведь знаете, в чем тут дело! – воскликнул я. – Прошу вас, не оставляйте меня в неведении.
– Что ж, – сказал он, откладывая газету, – все началось с изображения раскрытой ладони. Помните, я спрашивал нас вчера вечером, что оно означает?
– Да, сэр. Я рассказал вам, что это символ богини Кали.
– Когда поезд отправлялся с вокзала в Бомбее, я обратил внимание на сделанный мелом рисунок раскрытой ладони на вагоне прямо под нашим окном.
– А я ничего не видел.
– Вы видели, но не обратили внимания. А это большая разница. Например, вы, должно быть, не менее сотни раз ездили в поездах и часто видели вагонные колеса.
– Да, сэр.
– Отлично. Сколько же колес у каждого вагона?
– Сколько колес? Полагаю, что четыре. Но я не уверен.
– Вот-вот. Вы не обратили внимания. А между тем вы видели! В этом вся суть. Ну а я знаю, что колес восемь, потому что я и видел, и обратил внимание. Однако вернемся к нашей задаче. Когда я впервые увидел рисунок, то подумал, что он может означать одно из двух: либо это невинные детские каракули, либо пометка, сделанная с определенной целью. Когда же вы поведали мне, что изображение ладони – символ богини Кали и как следствие культа тхагов, я понял, что дело проиграно и о нашем бегстве стало известно.
– Но кто сумел о нем проведать? Мистер Стрикленд взял билеты в это купе прямо перед прибытием поезда, а после этого мы уже не выходили из вагона.
– Это мог быть один из тех нищих, что липли к нашим окнам. Не исключено, что Моран принял меры и поставил на вокзале наблюдателей на тот случай, если мне придет в голову туда направиться.
– Возможно, сэр, одним из наблюдателей был человек, похожий на хорька.
– Скорее всего, он организовал слежку и расставил наблюдателей по всему вокзалу, чтобы они сообщали ему, как только что-то заметят.
Конечно же, один только рисунок не давал оснований для того, чтобы обратиться за помощью к полиции, несмотря на то что на нас могли напасть прямо в движущемся поезде. Кроме того, полиция непременно захотела бы установить мое положение в мироздании, а ведь объяснить его было бы крайне непросто. Наконец, я не мог исключить, что Моран облачит своих людей в полицейскую форму и застанет нас врасплох. А поскольку у меня, по сути, не было выбора, я стер рисунок и нарисовал похожий на вагоне, заполненном вооруженными солдатами.
– Ага! Ну конечно же. Стало быть, прошлой ночью в поезд ворвались не бандиты, а тхаги. Боже милостивый! Если бы не ваша бдительность, мистер Холмс, к утру на наших шеях красовались бы туго затянутые платки. Бапре-бап!
– Может, до этого дело бы и не дошло. У меня всегда под рукой револьвер. Но тогда бы мы действительно были на волоске от смерти. Ну-ка, а что у нас здесь? – Холмс приподнял крышку с подноса и принюхался. – Так, яичница с грудинкой. Угощайтесь, Хари. Если я не ошибаюсь, несколько ломтиков грудинки не должны вступить в противоречие с заповедями вашей веры.
Около одиннадцати ночи мы прибыли в Дели. Я поднялся с полки и, высунувшись из окна вагона, стал разглядывать негостеприимный, похожий на крепость вокзал, построенный из скучного красного песчаника. Было жарко, куда жарче, чем в Бомбее, и очень пыльно. Одинокий бхисти, который обрызгивал перрон из массака, сшитого из буйволиной кожи, был не в силах ни осадить пыль, ни охладить воздух. Зато нищие были здесь шумнее. Я купил у одноглазого торговца немного пана и жевал его, пока поезд, к моему большому облегчению, наконец не тронулся. В вагон ворвался легкий ветерок, и я уснул.
На следующее утро в пять часов поезд прибыл на вокзал Амбалы, и мы с мистером Холмсом сошли. Небольшой дождик прибил к земле пыль и освежил утренний воздух. Пока мы завтракали в маленьком, но чистом привокзальном ресторанчике, пограничный курьерский поезд покинул вокзал и отправился в долгое путешествие в свой пункт назначения – Пешавар.
В ту пору железной дороги в Шимлу еще не было, поэтому мы обратились в «Горную транспортную компанию», представительство которой располагалось прямо на вокзале, наняли тонгу и отбыли в Калку – первую остановку на пути в Шимлу.
Тонга – прочная двухколесная повозка, в которую, как в английскую коляску, впрягается одна или две лошади. Помимо возницы в тонгу могут поместиться, усевшись вплотную друг к другу, от четырех до шести человек. Но эта тонга была в нашем полном распоряжении, и мы с мистером Холмсом вольготно расположились в ней вместе с нашим скудным багажом. В тонгаваллахи, или возницы, нам достался сморщенный седобородый старец в грязном красном тюрбане, намотанном вокруг костлявой головы. Мы ехали в прохладе омытого дождем рассвета. Несмотря на почтенный возраст, наш возница ловко правил парой катьяварских пони, и те резво катили повозку по Калкской дороге.
Много часов подряд тонга тряслась по жесткой, вымощенной канкаром дороге, и только раз возница остановил ее у придорожного парао – места для отдыха путешественников, чтобы дать нашим пони перевести дух. Мы тоже не преминули воспользоваться этой остановкой, чтобы размять ноги и выпить подслащенного пальмовым сахаром красновато-коричневого чая – единственного напитка, который можно раздобыть в этих небогатых краях.
Когда мы отъехали от Амбалы примерно на тридцать пять миль, далеко на севере из-за горизонта показались горы. Рано утром прошел небольшой дождь, и поэтому воздух был чист настолько, что горные вершины на фоне голубого неба светились и переливались на солнце.
– Смотрите, мистер Холмс, Гималаи! Обитель богов, как сказано в «Сканда Пуране».
Шерлок Холмс поднял голову. Лицо его удивительным образом преобразилось, глаза засверкали. Нет человека, которого не впечатлила бы первая встреча с Гималаями, но мистер Холмс, казалось, на мгновение стряхнул с плеч весь груз своих забот и тревог – подобно путнику, который долго странствовал и наконец вернулся домой. Некоторое время он молча созерцал далекие вершины.
– Как там было у Бетховена? – пробормотал он себе под нос. – «В вышине царит покой, чтоб молитвы возносить». Тра-ла-ла… ла… ла… ла… ла-ла… лирра-ла…
Мистер Холмс потянулся за скрипичным футляром и, открыв защелки, достал весьма бывалого вида инструмент. Прижав скрипку к плечу длинным подбородком, Холмс принялся ее настраивать. И вот он заиграл. Стоило ему извлечь из скрипки первые звуки, как в глазах его появилось мечтательное выражение. Должно быть, он играл Бетховена. Но сказать точно я не берусь. Вынужден признаться, что я несколько невежествен в вопросах музыки.
Как бы то ни было, игра мистера Холмса не могла не тронуть даже самого черствого обывателя. Я был очарован. Старик тонгаваллах крякнул от удовольствия, и даже усталые пони как будто оживились.
В мелодию вплетались все новые звуки: мерное тарахтение повозки, ритмичный стук копыт пони, журчание реки Гхагар где-то вдалеке, пение бородастиков и воркование горлиц в кронах тенистых джамунов, склонявшихся к дороге. Эта странная и восхитительная симфония природы стала своего рода гимном нашему приближению к подножию Гималаев.