Возле стойки трактирщика стояли мастер Якоб, Антон и Вильгельм. По мастеру сразу было видно, каким ремеслом он занимается: от мраморной пыли, покрывавшей его волосы тонким слоем, казалось, что он седой. У его рабочих при себе были долото, рубанки и свитки пергамента с начерченными планами строительства. Раймунд в этом ничего не понимал. Он умел считать — настолько, чтобы его не обманули. Но как высчитать ширину балки, чтобы она удержала потолок, — это для него было не понятнее псалмов на латыни, которые он бездумно повторял в церкви, не осознавая их смысла.
Эти трое пили вино, болтали о работе — похоже, у них все спорилось. Они сходились на том, что молодежь уж нынче не та, что во времена их юности все было иначе, что цены растут и на следующий год нужно будет брать больше денег за работу, чтобы не голодать. И, конечно, о том, что аристократы, как и сто лет назад, пытаются лишить гильдии с таким трудом отвоеванных прав и с этим надо что-то делать.
Раймунд отпил пива. Каждый глоток дарил ему ощущение покоя, размытые образы, кружившие в его сознании, сменились приятным туманом.
Но тут распахнулась дверь, ударившись о стену. На пороге стоял Маркс Бергштайн, ткач. Запыхавшись, он отфыркивался, как боевой конь. Затем он огляделся, метнулся к стойке трактирщика и, стукнув кулаком по столу, что-то зашептал. Но все слышали, что он говорит: разговоры в трактире утихли, посетители замерли, даже служанки будто остолбенели.
В этом городе Маркса знали все, а уж в трактире и подавно. Он был уважаемым горожанином, достойным представителем своей гильдии, который в будущем мог стать главой цеха.
— Вина!
Трактирщик поставил кружку на стол и налил ткачу вина. Не дождавшись, пока мужчина наполнит ее до краев, Маркс схватил кружку и осушил одним глотком.
— Все погибли. Все. — Так до сих пор и не отдышавшись, повторял Маркс.
Все, кроме Раймунда, медленно встали и собрались у стойки. Магнус не понимал, почему до сих пор не звонит колокол. Маркс, должно быть, обнаружил следы резни, устроенной де Брюсом, и сообщил городскому совету. Или он вначале побежал сюда?
В тот же миг зазвонил колокол в церкви Священномученика Дионисия. Один удар, еще один. Другие колокола подхватили этот звон. Люди, глазевшие на Маркса, выбежали из трактира, а ткач выпил еще кружку вина.
— Кто погиб? — негромко спросил Раймунд, не поднимая головы.
Маркс опустил кружку, вытер рот и повернулся к Магнусу:
— Ох, Боже правый… Вильгельмисы. Вся семья. И все, кто ехал с ними… Солдаты, рыцари, извозчики, слуги — все. На них напали в ущелье неподалеку от Фильдерна. Должно быть, сам дьявол приложил к этому руку. Они вырезали у Беаты Вильгельмис дитя из чрева. — Маркс перекрестился.
Раймунд похолодел. Должно быть, люди де Брюса отнесли тело Беаты к другим жертвам в ущелье. Значит, они вернулись на место преступления. Неужели никто не заметил исчезновения Мелисанды?
— Вы уверены в том, что погибли все?
Магнус тут же пожалел о своем вопросе. Он был задан не тем тоном. Не подобострастно, как полагается человеку его положения, а требовательно, точно на дознании.
Глаза Маркса опасно блеснули.
— А тебе какое дело, палач? Как ты смеешь так говорить со мной? Я и без того сказал слишком много. Мне пора. — Маркс бросил на стол монетку и выбежал из трактира.
Раймунд медленно встал, кивнул трактирщику и вышел в переулок. Толпа понесла его к ступеням церкви, где надсаживался глашатай. Колокола уже отзвенели, и на улицах нарастал гул встревоженных горожан.
Глашатай подул в трубу, и из толпы вышел глава городского совета, Иоганн Ремзер. Мужчина хмурился, тяжелая золотая цепь на груди раскачивалась из стороны в сторону, будто подчеркивая его возмущение.
Глашатай расправил плечи.
— Граждане Эсслингена! Послушайте, что вам скажет глава городского совета! — Поклонившись, парень отступил на шаг.
— Граждане Эсслингена! — Слова Ремзера эхом отразились от стен домов.
Такой бас можно было услышать от настоящего громилы, а не от толстенького коротышки с пухлыми щечками и свиными глазками.
— Свершилось страшное злодейство. В истории нашего почтенного города еще не случалось ничего подобного. Убита семья всеми уважаемого горожанина Эсслингена, торговца тканями Конрада Вильгельмиса. Убиты все, кто сопровождал их в пути. Караван подстерегли в ущелье у Фильдерна и перебили людей, точно скот.
Ремзер подождал, пока шум в толпе утихнет. Когда воцарилась тишина, он продолжил:
— Я приказал провести расследование, чтобы выяснить, кто же покрыл наш город таким позором. Все мужчины в городе, у которых есть лошади и оружие, готовьтесь. Мы выезжаем через час.
Крики в толпе стали громче.
— Это вюртембержцы! Они же в прошлом году у нас хутора грабили!
Кто-то уже начал потрясать кулаками:
— Нужно идти войной на Вюртемберг! Зададим им жару! Разве нам не хватит сил, чтобы раз и навсегда отстоять свои границы?
Толпа, ликуя, поддержала его, но Ремзер вскинул руки.
— Поверьте, мне тоже этого хотелось бы. Может быть, когда-нибудь мы и одолеем вюртембержцев. Но пока что мы не уверены, что это они совершили сие чудовищное преступление. Рано объявлять войну. На наших землях царит мир, и мы не имеем права нарушать мирный договор без уважительной причины. Не сомневайтесь, если выяснится, что вюртембержцы как-то связаны с убийством Вильгельмисов, мы немедленно выступим против них. И если будет доказана их вина, никто не придет Вюртембергу на помощь.
Раймунд невольно почувствовал уважение к Ремзеру. Это был умный и решительный человек, умевший управлять толпой. Конечно, горожане не обнаружат в ущелье ничего, что свидетельствовало бы против их заклятых врагов. В результате расследования выяснится, что на Вильгельмисов напали банды раубриттера Фридриха фон Кроненбурга. Кроненбург, родовое имение рыцаря-разбойника, сожгут, и спустя какое-то время уже никому не будет дела до этого убийства.
Вновь послышался сигнал трубы. Все слова были сказаны, настало время действовать. И только Раймунду было нечего делать. Обозленные горожане установят дозорных возле ущелья, соберут трупы, зашьют их в полотняные мешки. На следующее утро за телами приедут повозки. Мертвых преступников тут же и повесят — их не предадут погребению, и тела будут висеть в петлях, пока не разложатся.
В память о жертвах проведут поминальную службу и похоронят их в тени церкви Священномученика Дионисия. Сумеют ли стражники прочитать следы? Дойдут ли до поляны? Сделают ли правильные выводы? Едва ли. Они даже не заметили, что одного трупа не хватает.
Опьянение от пива развеялось, и Раймунд почувствовал, как его охватывает страх. Ничего подобного он уже давно не ощущал. Особый страх — страх за другого человека. Он боялся за Мелисанду. Нужно будет поскорее увезти ее из города.