Далматов погладил спинку кресла: кожа была мягкой, хорошей выделки.
Похоже, и после брака Ольга ни в чем не нуждалась.
– Спасибо, я уж как-нибудь тут…
– Прячешься за широкими женскими плечами?
– Вроде того.
Варвара явно собиралась сказать что-то еще, наверняка едкое, злое, но промолчала. Она откинулась, руки вытянула по спинке дивана, приняв позу неестественную, неудобную, но весьма вызывающую. Ногу на ногу закинула, покачивает. Всем видом своим демонстрирует, что именно она в доме хозяйка.
И молчит.
Далматов тоже умеет в молчанку играть. И смотрит не на Варвару, а на рыжую макушку жены. Так оно спокойней.
– И все-таки. – Варвара первой сдалась, для подобных игр у нее маловато опыта было. – Что вам от меня надо?
– От тебя… от тебя, пожалуй, надо чистосердечное признание.
– В чем? – Она приподняла рыжую бровь, всем видом своим демонстрируя величайшее удивление.
– В убийстве.
– Смеешься?! – А вот это возмущение почти ненаигранное.
– Разве похоже? – Далматов не удержался и потянул за рыжую прядку. – Сама посуди. Ольга умерла при очень странных обстоятельствах. Внешне все похоже на самоубийство…
– Но ты не веришь?
– Увы! – Далматов развел руками. – Я вообще недоверчивым уродился. Да и есть еще кое-какие моменты… она собиралась мне рассказать.
– О чем? – Варвара явно напряглась.
– Не знаю. Не успела. Мы договорились о встрече. Приехали. А здесь труп.
– Какая неожиданность.
– Деточка, чужая смерть – это не повод для веселья.
– Не учи меня жить, – отмахнулась Варвара.
– Варя. – Саломея заговорила, и голос ее был спокоен. – Скажи, пожалуйста, что ты здесь делаешь? Ситуация и вправду… неоднозначная.
– Еще и ты… между прочим, я отвечать не обязана!
– Нам – не обязана, а вот полиция – дело иное. Кстати, Надежда, если помнишь такую, думаю, рада будет поводу… конечно, пока это считают самоубийством, но сама понимаешь, следствие только начато, и если дать намек… всего лишь намек…
– Он мне опять угрожает.
– Не могу его за это осуждать, – отозвалась Саломея. – Варвара, ты ведь сама нарываешься. И о Надежде… она услала твоего одноклассника на два года за обычную драку. Как ты думаешь, на сколько она отправит тебя?
Варвара подумала.
Помрачнела. И кулачки стиснула.
– Ольга сама мне позвонила! Утром. Сказала, что хочет увидеть… поговорить… я не собиралась к ней ехать. Тоже мне… истерики выслушивать. Она ж вообще ненормальная была! Но Ольга пригрозила…
Варвара осеклась.
– Чем пригрозила?
Отвернулась. И пальчики забарабанили по спинке дивана.
– Варя!
– Да что ты орешь! Я думаю! Было у нее кое-что… я по молодости приключение нашла… снялась в одном кино… для взрослых. Что ты так на меня смотришь? Можно подумать, сам никогда порнушку не ставил. Все вы… одним миром… я тогда дурочкой была. Денег посулили… нет, заплатили неплохо, но…
Варвара мотнула головой.
– Эта коза драная где-то раскопала, заявила, что если я не приеду, то всем в городе расскажет… на всех я ложила с высокой башни, только ж она б не успокоилась. Она б за мной следила… а у меня планы.
– И ты решила от Ольги избавиться.
Варвара фыркнула:
– Кузина, он у тебя всегда такой тупой? Нет, я понимаю, что мужикам мозги особо ни к чему, но… – Она сложила руки на коленях. – Это как-то слишком… смотри, одно дело кассета, которую я и миром получить могу, а другое – труп.
В этом был свой резон, вот только соглашаться с Варварой Далматову претило.
– Да и если я, как ты говоришь, убила Ольгу, то зачем мне рисковать, оставаться здесь?
– Затем, что уйти не получилось. Появились мы. И твой отец.
– Он псих.
– Это я уже поняла, – сказала Саломея и шеи коснулась. – Чуть меня не придушил.
– Чуть – не считается.
Девчонку хотелось ударить. Она ведь нарочно злит. Злость – это эмоция, а где одна эмоция, там и вторая. И третья… и от ненависти до любви… ерунда какая.
– Значит, Ольга заставила тебя приехать. Зачем?
– Я так и не поняла. Она несла какую-то чушь об искуплении… о том, что должна извиниться, что виновата… что убила Олега. Хрень полная. Но она в нее верила. Просила остаться с нею… я не хотела. Но она условие такое поставила. Я, мол, остаюсь в доме на ночь, а утром она мне кассету отдаст.
– И ты согласилась?
Варвара дернула плечиком.
– А почему нет?
– Например, потому, что Ольга тебя ненавидела. Не страшно было?
– Нет… мы даже мило поговорили. Она все мужа вспоминала… какой он был… фотки старые показывала. Прикольно. А потом сказала, что у нее голова кружится. Мне тоже несахарно было… в общем, я в гостевую комнату и поднялась. Илюшка, ты пойми, не было мне нужды ее убивать. Испоганить она могла многое, но… не смертельно. Я ведь нашла бы способ отбрехаться… или вообще умотала бы за границу, давно собиралась. Небось у нее не хватило бы духу последовать.
– То есть ты поднялась и легла спать.
– Точно.
– И снотворное приняла.
– Две таблетки.
– Это для тебя норма?
Варвара отвернулась к окну. И ответила не сразу.
– Голова болит, – пожаловалась она. – Вот реально так… ляжешь спать, а в ушах бухает, бухает… я не ненормальная, знаю, что так оно бывает от стресса. А со снотворным классно. Лег, отрубился и встал огурчиком…
– Выстрела ты не слышала.
– Говорила уже!
Говорила.
Вот только можно ли верить ее словам?
– Знаешь, чего я думаю? – Варвара встала. – Она нарочно… небось заманила сюда… а потом мозги себе вынесла, чтоб меня посадили.
И эта безумная версия была до отвращения похожа на правду.
– Что здесь делал твой отец?
– А я откуда знаю? Он мне, сам понимаешь, не отчитывается…
Молчание.
И Варвара смотрит уже не на Далматова, а на часы, внимательно так смотрит, изучающе, точно прицениваясь. Ждет иных вопросов? Их у Далматова нет.
Есть некоторое ощущение неправильности.
Упускают, но что…
Ольга с ее затянувшейся депрессией, вдруг решившая отметить грядущий Новый год самоубийством… нет, это не подстава… не Варвары… если бы Ольга пожелала подставить, она не самоубийство инсценировала бы, а убийство… скажем, следы борьбы… кровь…