И вот идем мы с этой девицей по мосту, и вот уже два холопа преграждают путь к воротам скрещенными копьями (не питайской подделкой, а настоящими копьями из франкского… ан нет, аглицкого бутика. У аглицких копий наконечник погрубее, попрямолинейнее, более целевой, нежели франкский с его обилием завитков и украшений, что замудохаешься его из трупа вытаскивать. Застреваете, сука!).
– Куда прете, сударь? – спросил один из холопов.
– Под муда, – ответила девица, и холопы распахнули ворота.
Во дворе возле замка стоял изможденный чел в ржавой кольчуге, в семейных сатиновых трусах, с металлическими забралами спереди и сзади, в кирзовых сапогах, расшитых дешевым бисером. В руке он держал копье уж точно питайской выделки. Потому что вместо наконечника у него был серебряный елочный шпиль. А вместо древка – кривоватый ствол новогодней елки времен Петра Великого. И был это Кощей Бессмертный, узнать которого не составляло труда. Около него стояла Джоди Прекрасная. А вокруг шныряли зайцы, утки, щуки в неимоверных количествах. А как не быть неимоверных количеств? Если за века они естественным путем размножались: кто – из яиц, кто – из икринок, а кто – из зайцев. И только иголки вокруг не шныряли. Потому что нечего, не ровен час кто уколется. А таких было выше крыши – вокруг, помимо зайцев, уток и щук, шныряли маленькие Кощеи Бессмертные и Джеймсы-царевичи… Такова была на Руси в отличие от Израиля бабья доля: рожать детей по отцу, а не по матери. А «по матери» на Руси была, есть и будет другая свято-отческая традиция. Великий русский язык; именно из-за него во всей его необъятной полноте, а не из-за чего еще псевдометафизического, гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают Руси дорогу другие народы и государства. Им и бабу приласкать, и ворога отшворить. Или, наоборот: бабу отшворить и ворога приласкать. И все будет к месту, и все будет ладненько.
И предстали мы пред светлые очи Кощея Бессмертного и Джоди Прекрасной. Собственно говоря, очи-то были только у Джоди, а у Кощея – дырки одни в черепе. Потому что старенький. Но зла в дырках видно не было. Потому что старенький. Очень старенький. Потому что у не очень стареньких в глазах какая-то невольная неприязнь к молоденьким имеется – в смысле зависти, потому что все прошло, а дальше совсем уж старость, что опасливо как-то и неприютно. А у совсем стареньких опасливости уже нет. Она в раньшей старости осталась, а впереди, как с годами обосновывается в каждом русском человеке вера, неохватная молодость с чуть заметным дуновением перехода. Так что глазные дырки у Кощея были добрые. Потому что очень старенькие. И спросил Кощеюшка, стар-старичок, куда, мол, молодые путь-дорогу-шлях-тракт-тренд держите. Ну, я, разумеется, ничего скрывать не стал. Мол, так и так, путь держу в сельцо Вудсток, где посреди моря-окияна остров Буян, посреди которого часовенка сооружена неведомо кем, для пребывания в нем камня Алатырь, исполняющего все желания. А когда Джоди Прекрасная пожелали узнать, какое такое желание имеется у пожилого еврея когда рядом с ним такая краса неоглядная да еще и при мотоцикле совсем оборзели ничего им не хватает вот тебе и раз спать ему причудилось а эта девица на что когда спать при ней а не с ней жутчайшее оскорбление человеческого естества в лице всех женщин мира которые жутчайше оскорбляются всем своим человеческим естеством когда их половой принадлежностью гендерной составляющей телесной сущностью настырно пренебрегают и вот прямо сейчас в наказание обратит меня в камень нет уж хрена лысого ни в какой не Алатырь а на котором написано налево пойдешь коня потеряешь направо пойдешь уже не помню чего а прямо пойдешь голову сложишь а ты Кощеюшка не лезь не твое это дело больно к старости жалостлив стал до чего дожили каждого проезжего еврея пожалеть готов который от такой девицы красной отказывается ах вон оно что ты сама девка не хочешь а это никакого значения не имеет даже фригидные бабы хотят чтобы их хотели не оргазма для а самоутверждения в соблазнительности своей ради так что признавайтесь мужчина желаете ли вы сией девицей обладать плоти утешения своей для и по возможно внезапно вспыхнувшему лирическому чувству в душе потому айн цвайн драй по щучьему велению камнем каменным окаменеешь с надписью налево пойдешь коня потеряешь направо пойдешь уже не помню а прямо пойдешь голову сложишь поняла что хочешь а вот хренушки тебе чтобы такая красная девица такому ой не доброму молодцу не мущщине во цвете лет не пожилому вдовцу силу в корне своем сохранившему а твари дрожащей права даже не имеющей свою вагинушку средь лесов густых меж ног белых прячущуюся на усладу отдавать… Козел ты драный, – завершила свой панегирик/пасквиль (это с чьей стороны посмотреть) Джоди Прекрасная (в чем я уже не уверен, сука старая).
А Кощей дырками своими добрыми смотрел на нее с восхищением. Да и Петр Первый, помимо других подвигов своих, заслуживший славу изощренным словослагательством, тоже кивнул бы Джоди с одобрением. А Джоди, видимо, удовлетворенная своим монологом, переменила тональность речи на прямо противоположную. То есть замолчала вовсе. И тут, наконец, девица, молчавшая во время гнева, слово молвила.
– Михаилу Федоровичу очень нужно в сельцо Вудсток, на остров Буян, к камню Алатырь, чтобы исполнилось его желание – заснуть, как в раннем младенчестве, глотнув материнского молока под гудок паровоза, увозящего его в эвакуацию. Ну и еще целый ряд дел его там ожидает, о которых он пока знать не может, потому как не в курсе событий, происходящих в других линиях этой книги. И не знает даже полностью и в литературно-бытовых деталях, кто и что там его ждет. Потому что автор, по неслучайному совпадению также носящий имя-отчество Михаил Федорович, этому Михаилу Федоровичу ничего не сообщил. Чтобы интрига была. Чтобы у десятка-другого читателей дух захватывало. Чтобы он ночь не спал. Чтобы узнать в конце, а не в начале, что убийца – дворецкий. Вот. А чем дело закончится, действительно, неизвестно. Потому что Михаил Федорович, автор который, ночь не спит, день не спит и вообще не спит, все пишет и пишет, чтобы узнать, что убийца все-таки не дворецкий… Так что, давай свои три традиционные загадки, чтобы пропустить нас на контрольно-пропускной пункт к пути-дороге-шляху-тракту-тренду к сельцу Вудсток, к острову Буяну, где в часовенке лежит камень Алатырь, исполняющий желания.
– А вот загадки – это не ко мне, – отвещала Джоди. – Я в основном по хозяйству, а мистика всякая и мелкий философешник не по женской части. И я чего-то не слышала, чтобы Блаватская – насчет борща, а Симона де Бовуар – по части стирки подгузников. И всякая премудрость начинается тогда, когда кончается прекрасность. Мудрость приходит с морщинами, а укладывать в койку морщинистых телок – чистой воды геронтофилия. И только в отдельных случаях – благотворительность. Так что на предмет загадок – вот, муж мой неоднократный Кощей Бессмертный. Настолько мудрый, что уже даже и морщины стерлись. А я покамест обед сготовлю. Вот и печь спешит, огнищем дышит. Баба-Яга растопила для Иванушки.
И Джоди, уже и не понятно какая, но вполне еще пригодная для ночей темных, ласок страстных, поцелуев жарких, совокупления великого, умом не разбираемого, а телом и душой каждого живого человечка жаждуемого, пошла к печи, важно покачивая бедрами.