Бруджа повернулся, намереваясь вернуться к оставленному ещё у школы мотоциклу, и вздрогнул – поперёк главной площади Озёрска брёл, слегка пошатываясь, Красная Шапка.
КРАСНАЯ ШАПКА!
Всё как положено: кожаные штаны, кожаная жилетка, грубые башмаки, тяжёлый пояс, правда, без оружия, татуировки на всех открытых свежему воздуху частях тела и красная бандана на лысой голове.
«Откуда здесь Шапка?!»
Обалдевший вампир накинул на себя морок, стал невидимым для окружающих и сделал несколько шагов вслед за дикарём. Вовремя сделал, чтобы услышать обращённый к Шапке возглас:
– Добрый вечер, Газон! А я всё думаю, куда вы запропастились?
* * *
– Здравствуйте, Газон, – поприветствовал дикаря интеллигентный слесарь Столяров. И даже привстал со скамеечки. – Давненько вас не было видно.
– Мы вроде на «ты», – припомнил остановившийся дикарь.
– Как вам будет угодно.
– Во… Угодно будет так, мля! – Газон крутанул башкой и растопырил лапы. – Здорово, брателло!
– Здравствуйте.
Несколько секунд далеко не богатырского сложения Шапка крепко тискал ещё более щуплого знакомца, после чего отпустил и осведомился:
– Скучал по мне?
– Не без этого…
В действительности они снова, как намагниченные, притянулись друг к другу. Николай Матвеевич в очередной раз оказался без собутыльника и печально цедил коньяк из новой фляжки, сидя на неприметной лавочке неподалёку от дома. Выпивать рядом с местом жительства слесарю не позволяло воспитание, а выпивать в квартире – скука. Николай Матвеевич отчаянно нуждался в собеседнике, и таковой неожиданно объявился.
Потому что Газон целенаправленно шёл именно к Столярову, резонно предположив, что самый грамотный из его местных знакомцев должен всё-всё-всё знать о старом кладе.
– Изволите глотнуть?
– Я сегодня не пустой, – с гордостью сообщил Шапка, протягивая слесарю бутылку виски. – Сам глотни!
– С удовольствием.
– И закуску тоже.
Газон щедро вывалил нарезку ветчины, сыра и хлеба, превратив лавочку в стол и вызвав законный вопрос:
– На работу устроились?
В другой раз подобное предположение вызвало бы у Шапки бурный гнев, но сейчас вопрос оказался тесно сплетен с интересующей дикаря темой, и он не только ответил, но даже добавил несколько необязательных подробностей:
– Ага, устроился. Я теперя на курорте новом, что вместо графьёв строят, охраной вштыриваю.
Несколько секунд Николай Матвеевич переводил услышанное, после чего уточнил:
– Сторожем на стройке Чикильдеевых?
– Ага.
– Поздравляю.
– Выпьем!
– Ну, раз повод есть…
– Поводов столько, что скоро поводок треснет… – Газон помнил, что в плане выпить его человский приятель выносливостью не отличался, и после второго глотка поспешил перейти к делу.
– Мне тама, у графьёв этих, все уши прожужжали насчёт сокровищ древних… – произнёс он, аппетитно уплетая ветчину. – Которые царский ещё режим от народа поныкал…
– Клада графини Юлии?
– Ага.
– Есть такое дело, – согласился слесарь, надкусывая сыр.
– Народ тама аж слюнями исходит весь. Как будто клад этот прям под ногами валяется, – вальяжно продолжил Газон, внимательно следя за выражением лица собутыльника. – Типа нужно только взять его.
– Сто лет уже берут, – хмыкнул слесарь. – Да всё никак не доберут.
– Так он есть? – взвился Шапка.
– Говорят.
– И не видел никто?
– Увидели бы – так нашли.
– Мля… верно. – Газон сложил два и два и восхитился умом слесаря. – Как если найти, так сразу украли бы – народ у нас тот ещё… в этом плане совсем ненадёжный.
– Тут ещё вот какое дело… – Столяров закончил с сыром и принялся задумчиво жевать кусочек ветчины. – Графиня Юлия с дочерью долго после революции в усадьбе жила, и никто их не трогал, не нужны были… А потом неожиданно – ночной налёт, бой, пулемёт на крыше, семь убитых чоновцев, пятеро раненых, графиня мёртвая, дочь её пропала, и всем объявили, что в усадьбе Озёрских грелась контрреволюция.
– Раз пулемёт был, значит, всё правильно, – со знанием дела произнёс Шапка. – Какая же контр-революция без пулемёта? У нас, к примеру, пулемёт – первый признак мятежа, и за него Копыто повесить может.
– Извините? – опешил Николай Матвеевич.
– Не бери в голову, – опомнился дикарь. – Пьяный я, пьяный. Так что там насчёт пулемёта?
– В те времена у многих на чердаках пулемёты лежали.
– Времена всегда одни, – махнул рукой Газон, припомнив арсенал Южного Форта.
– И больше никто в ту ночь не погиб, только чоновцы и женщины… – Столяров помолчал. – А в действительности они напали на усадьбу, чтобы сокровища взять…
– Откуда знаешь?! – выдохнул Шапка.
– Отец рассказывал, а ему – дед мой, – ответил Столяров, не обратив внимания на неожиданную горячность собеседника. – Дед слышал, как после налёта председатель ЧК тогдашний со своим подчинённым ругался крепко. Мол, наводка оказалась неверной. А подчинённый отвечал, что сокровища глазами своими видел, но графиня успела их перепрятать.
– А дед твой откуда знал?
– Дед с тем чекистом, Петром Бруджей, в соседних комнатах жил.
– Интересно… – Газон снял бандану и почесал лысую голову – прямой массаж черепа иногда помогал ему думать. Не так эффективно, как виски, но достаточно хорошо. – Значит, сокровища есть…
– Были, – поправил его собутыльник.
– Но где они, никто не знает…
– Не знает.
– А чекисты те? – опомнился дикарь. – О которых ты рассказывал. Они небось ближе всех подобрались тогда, а? Может, они и взяли наше золото?
– Наше? – удивился ещё не до конца пьяный слесарь.
– Я шутейно.
– А-а… – Столяров явно начал сдавать, и Шапка понял, что доливать челу не следует. – Товарищ Бруджа уехал, перевели его в Петроград. А товарищ Лациньш вскоре смерть принял страшную: нашли его на улице обескровленным. – Слесарь вздохнул. – Десятерых заложников тогда чекисты расстреляли, но так и не выяснили, кто товарища Лациньша убил и почему именно так.
«Надеюсь, тот, кто убил, сюда не вернётся», – едва не ляпнул Газон, которому очень не хотелось связываться с вампирами.
Поведанная Столяровым история окончательно убедила дикаря в том, что сокровища существуют и до сих пор не найдены, прояснить оставалось всего один момент.
– Слышь, брателло, а папа тебе не рассказывал через деда про ещё одного перца тутошнего, по фамилии Кумарский? Или Кумаревич? Или Кумар?