Но было нечто, успевшее за эти несколько дней протянуться между задержанным и пожилым полковником. Некая связь, обусловленная, возможно, более близким возрастом, а скорее всего единой для обоих, навечно выжженной в глубине глаз, незримой печатью "человека с прошлым".
– С чего начнем? – неторопливо раскладывая на столе десяток по чертежному отточенных карандашей да хорошую пачку писчей бумаги, спросил полковник. – Ну, что молчишь, Деркулов, выбирай историю… У тебя их – с избытком, поди.
– Да мне как-то все равно, с какого места начинать. Спрашивайте…
– Вот видишь, Анатолий Сергеевич, на тебя вся надежда – командуй.
Разжогин, словно и не замиравший ни на секунду, тут же включился в работу:
– Тема номер один проходящая по всем запросам – "Сутоганская бойня". Поскольку, задержанный дал предварительное согласие на освещение любого события, участником или свидетелем которого являлся, то предлагаю начать именно с нее.
Ответом стало общее молчаливое подтверждение.
Анатолий Сергеевич минут за несколько управился с традиционным неоднократно озвученным инструктажем дачи официальных показаний, не ленясь, каждый раз, полностью произнося священную мантру новообращенного в современные технологии адепта: "при материально-техническом обеспечении процесса дачи показаний с использованием средств акустической и визуальной фиксации следственной информации". После чего, ткнув куда-то в ноутбук, включил всю технику и, раздельно зачитав Деркулову "права и обязанности", окончательно разделался с вводной частью:
– Итак…
С самого детства, как и всякая "сова", я ненавижу, когда меня будят спозаранку. Тем паче вот так, по-собачьи, тряся за плечо. Да еще во время долгожданного провала в теплый, обволакивающий черный кисель без живых картинок, чужого надсадного кашля, придушенного шепота и обычной возни перед печкой. В придачу – вымучен да тело измочалено… И уж тем более – невыносимо, когда это делают подчиненные!
Вырываться из сонного варева все равно пришлось. Да и в пошагово включавшемся сознании вовсю ворочалась чуйка, а это такая подруга – свое возьмет. Наверняка знал – подниматься придется надолго и всерьез, не поспать уж сегодня…
Меж двухсотлитровой стальной бочкой с раскрасневшимся жарким боком и стопой сложенных дверей в дерматине на корточках сидел взводный-один Юра Жихарев. Отсвечивающий в темноте светлым, сложенный вдвое лист бумаги в его руках да набитая "во все дыры" разгрузка [8] угодливо свидетельствовали о непогрешимости интуиции, самовольно взявшей шефство над изнасилованным нескончаемой усталостью мозгом.
Слишком небрежно скинув ноги с импровизированного подиума, я быстро и неаккуратно сел. Скривившись и присвистнув от резкой боли, развернулся. Служивший одеялом кусок брезента сполз на пол и прямо под берцем высветил размашистую табличку в золоченых виньетках: "Генеральный директор ГП "Родаковоресурсы".
– Видал, Юрец: Педаля постарался… Даже под жопу командиру – генеральскую дверь! А ты говоришь: "растяпа"…
Тень чуть шелохнулась на слабо мерцающем фоне.
– Если эта мандавошка через пять минут не поставит к воротам ГАЗон, я к его бестолковке эту табличку шурупами прикручу!
Ну, благодушия от Жихаря ждать, что кота – грамоте учить. Тем паче по отношению к такому подарку, как Виталя Жук. Ну да и ладно, проснулся уже, включился, можно не морозиться.
– Давай…
Юра протянул листок и подсветил сверху.
Текст со всей очевидностью подтвердил – начинается!
На обратной стороне какой-то бухгалтерской шифрограммы времен Золотой Родаковской Эры корявым почерком было начертано три строки: "Митя! Звонила мама. Они уже в Воронеже. У них все хорошо. Выберись за два-три дня ко мне. Возьми две сумки, передам тебе продуктов".
– Радио?
– Да… "Славяносербск-FM".
– Сколько – там?
Юра блеснул фонариком по руке:
– Двадцать один тридцать две.
Блядь! – нет, это просто подлость какая-то – только отрубился!
– Ты, Денатуратыч, Дэн, Антоша с Малютой и Бугаем ну и еще пару хлопцев возьми, грузиться. КамАЗ и "шестьдесят шестой" – на выезд. Салимуллин за старшего. Его и Кобеняка – ко мне. Пять минут на сборы, максимум…
В послании все понятно и просто. Не ясен только такой уровень секретности. Радиосвязь работает нормально. Мобильники – тоже. Нет же, передали команду через "Вести от близких" – местную ежедневку для беженцев. Тогда почему общий вызов "Митя" – это все подразделения и приданные группы комбрига Буслаева? Может из-за "продуктов" – две машины с собой. Но, тогда что за спешка – двадцать-тридцать минут? Ладно, разберемся…
По мрачному подвалу некогда швейного цеха, переступая в темноте через бойцов и оружие, вышел в гулкий коридор. У полуразрушенного лестничного проема в лицо дыхнуло промозглой сыростью. Не вдохновляет! К неистребимой вони пожарища, соляры с краской и сотни наповал убитых портянок привыкнуть можно, к барахтанью в ледяной грязи – нет. А покувыркаться не сегодня-завтра придется, как пить дать.
У бокового входа в то, что некогда было центральной управой базы, перед грузовиком стояло несколько человек. Навстречу выступил Жихарь.
– Все на месте. КАМАЗ на АТП. По пути – заберем.
Пока народ лез в кузов, поставил командирам групп задачу на время отсутствия. Узнав, что едем в штаб, Кобеняка сразу заволновался:
– Аркадьич, так может – и я?
У мужика жена, взрослые дети, внуки – вся куча-мала домочадцев обреталась у родни где-то под Новым Осколом. Не было случая, чтобы он не воспользовался возможностью позвонить. Потом, наговорившись до матерного ора связистов, упорно гонял бойцов, мрачно приговаривая: "Тяжко в учении, проще в лечении". Сегодня им повезло, ему – нет.
– Степаныч! Не задирай, прошу тебя! Не сейчас… – под шестьдесят дядьке, и отказывать неудобно, и сам мудаком себя чувствуешь.
– Броню – подогнать под бугор?
Еще один! Старая песнь Салимуллина… Понимаю, что прав, но как расскажешь, не обидев, что у меня приказ "на ухо": даже ссать под себя. Ему же, машины подай на боевое охранение и отряд рассредоточь. Видите ли, пятьдесят человек в одном подвале не годится. А то я, бля, не знаю! Вообще за "пиджака" [9] держат…
– Салам, брат! Как мне тебе, не посылая, втолковать, что мы будем сидеть в этом подвале, вот так, как крысы, до тех пор, докуда нужно будет? А?