Таня молчала.
– Можно я закурю? – спросил «Иван».
– Подобные джентльменские штучки в данной ситуации смехотворны, – фыркнула Таня. – Курите, если вам так хочется.
– Спасибо, – поблагодарил кавказец и извлек из кармана металлическую пачку французских сигар. Прикуривая от зажигалки, «Иван» отвернулся, чтобы свет пламени не осветил его лица.
– Ты младший лейтенант милиции. Специалист с высшим образованием, поэтому скидку на твой женский мозг я делать не буду, – предупредил кавказец, затягиваясь своей сигарой.
– Вы еще и нахал, – не сдержалась Таня. – Ваши намеки на женский мозг, мягко говоря, не тактичны. Если спрашиваете у дамы разрешение закурить, так хоть старайтесь и дальше соблюдать видимость приличия.
– Прошу прощения, Таня, я не хотел тебя обидеть. Дело, о котором я буду говорить, мужское, – пояснил «Иван».
– В юридической практике не бывает мужских или женских дел. Бывают дела уголовные или гражданские, – возразила Таня. Но ее отношение к незнакомцу понемногу менялось. В «Иване» чувствовалось настоящее, а не показное благородство, и женщине это не могло не импонировать.
– Приятно иметь дело с образованным человеком, – удовлетворенно отметил «Иван». – Но в жизни поступки делятся на достойные и подлые.
– На это мне возразить нечего, – согласилась Назарова. Кавказец затушил сигарку, встал с тахты, сосредоточился и начал свой рассказ:
– В городе живет красивая девушка. Ее возлюбленный наш друг. Неделю назад, может быть, немного больше, друг исчезает. Накануне он делает своей возлюбленной очень дорогой подарок – брошь с бриллиантом. Девушка ждет друга, но он не приходит. Вместо него приходит другой человек. Этот человек представляется следователем милиции, врет девушке, что ее друг вор и посажен в тюрьму, требует, чтобы она вернула подарок. По его словам, брошка с бриллиантом ворованная.
Испуганная девушка отдает следователю брошку, но ему этого мало. Он принуждает ее под страхом ареста вступить с ним в интимную связь. Зовут этого негодяя Петр Григорьевич Ерожин.
– Это ложь! – крикнула Таня. – Петр Григорьевич приехал в город, чтобы раскрыть серию тяжких преступлений. Я помогаю ему в этом и уверена, что ни с какой девушкой Петр не встречался…
– Зачем кричать? – удивился кавказец. – Возлюбленная нашего друга жива. Завтра мы устроим им встречу, и она опознает негодяя. По-вашему, это называется очная ставка.
– И что дальше?
– Дальше мы приговорим Ерожина к смерти, и он умрет, – невозмутимо пояснил «Иван».
– А если девушка спутала? Почему вы верите только одной стороне?
– Женщина, имевшая близкие отношения с мужчиной, всегда сможет назвать его характерные особенности, о которых другие не знают, – уверенно заявил кавказец. – Это и станет неопровержимым доказательством его вины.
Таня неожиданно покраснела. Она сразу поставила себя на место этой неизвестной: «Пожалуй, кавказец прав». Женщина, имевшая близость с мужчиной, может знать то, чего не знают другие. Назарова, например, знала, что на груди Ерожина есть шрам от пулевого ранения.
– Я вижу, что ты искренне уверена в невиновности своего друга и не участвовала с ним в этом злодействе, – примирительно проговорил «Иван».
– Я?! – изумилась Таня самой возможности такой постановки вопроса.
– Да, ты. Откуда мы знаем, что связывает пожилого мерзавца из Москвы с молодой девушкой из Новгорода?! Но теперь я вижу, что ты ни при чем, и готов тебя освободить. Сейчас наш человек завяжет тебе глаза и отвезет домой. Предосторожность эта для нас необходима. Ты сама понимаешь… – сказал «Иван», направляясь к двери.
– Я отсюда никуда не поеду, – твердо заявила Таня.
– Почему? – удивился кавказец.
– Не поеду одна. Или вы нас отпустите обоих, или я остаюсь, – объяснила Назарова.
– В каком качестве мы должны тебя здесь удерживать? – поинтересовался «Иван». – Ты лицо официальное, младший лейтенант милиции. Мы с властью не воюем. Но тех, кто обижает нас, не прощаем.
– Раз вы затеяли самосуд, я останусь в качестве защиты. Несправедливо обвиняемого бросить наедине с обвинителями. Хочу присутствовать на очной ставке, – убежденно сказала Таня.
– Раз желаешь, оставайся. Только не говори, что мы тебя удерживали силой, – усмехнулся «Иван».
– Не беспокойся, не скажу, – ответила Таня, от возмущения переходя на «ты».
– Договорились, – сказал кавказец. – Сейчас я посоветуюсь, где ты проведешь ночь.
– Я могу провести ее и здесь, если мне дадут одеяло, – ответила Назарова.
– Для гостя мы найдем другую комнату, – улыбнулся «Иван» и вышел. Вернулся он минут через десять в маске и с черной повязкой в руках. Таня догадалась, что повязка предназначается ей. Завязав Назаровой глаза, «Иван» взял девушку за руку и вывел из комнатушки. Они немного прошли вправо, потом поднялись по лестнице, куда-то свернули. Когда повязку с Тани сняли, она зажмурилась от яркого света. Через минуту глаза девушки привыкли к нормальному освещению, и она поняла, что находится в уютной спальне. Сбоку Таня увидела две роскошные кровати. В изголовье каждой тумбочка с лампами-вазами из фарфора. В углу великолепное трюмо с тройным зеркалом и инкрустацией на деревянных деталях. Девушка подошла и обнаружила на нем свою женскую сумочку с часами, документами и кошельком в полной сохранности. Еще Таня увидела занавешенное тяжелыми шторами окно. И возле окна на гнутых резных ножках овальный стол. На столе стояла ваза с фруктами, а на тарелке – сыр, зелень и ветчина. Назарова раздвинула тяжелую портьеру. Снаружи окно прикрывали ставни.
«Предусмотрительные у меня хозяева», – подумала «гостья» и заметила справа приоткрытую дверь. Она заглянула туда и очутилась в туалетной комнате с душем и огромным зеркалом.
Дверь туалетной запиралась на золоченую бронзовую задвижку изнутри. Назарова старательно заперлась и с удовольствием приняла горячий душ. Воспользовавшись махровой простыней, заменявшей полотенце, она вытерлась и, одевшись, вернулась в спальню. Хотя обвинительный рассказ кавказца не выходил у нее из головы, голод взял свое, и Таня смолотила все закуски, что нашла на тарелке. Завершив трапезу сочной грушей, она уселась возле трюмо и задумалась. Сначала жуткое обвинение в адрес Ерожина Татьяна восприняла как клевету и вопиющую несправедливость. Теперь, успокоившись, умытая и утолившая голод, Назарова не была столь категорична. Если проанализировать ее отношения с Петром, то можно сказать, что девушка попала под обаяние личности москвича, влюбилась до потери сознания и как следствие утеряла объективность. Какой смысл незнакомой подружке пропавшего кавказца наговаривать на Ерожина?! Да и откуда она вообще могла узнать о его существовании?
Если «Иван» не выдумал всю эту историю, а выдумать такое нелегко, дыма без огня не бывает. И с чего она взяла, что Ерожин хороший человек? Со слов Суворова? Но Виктор Иннокентьевич не видел своего друга десять лет. За десять лет многое могло измениться…