– Да. – Едва слышно ответила Алина.
– Вот вам ручка с бумагой. Садитесь у окна и начинайте.
Сетко, дрожащими руками взяла у Ерожина несколько листов и ручку: – Писать на ваше имя?
– Можно без имени. Излагайте как письмо с покаянием близкому другу. – Подполковник продолжил чтение сводок, успевая краем глаза отслеживать Алину. Та сперва кусала конец самописки, потом быстро начала строчить. Внезапно остановилась, скомкала листок, принялась за другой. И вдруг разревелась. Ерожин растерялся. К женским истерикам, когда дело касалось допроса преступниц, он привык, и относился спокойно. Но Алина считалась его коллегой. Она совершила тяжкий проступок, но все же оставалась работницей Управления. Петр Григорьевич поморщился, встал, подошел к Сетко и положил ей руку на плечо: – Девочка не надо плакать. Сумела напакостить, найди в себе силы, честно в этом признаться. Я же не вампир, и не палач. Ты помешала следствию в моем отделе. Я должен знать подробно твои подвиги. Не из любопытства, а для продолжения работы. – Все это он старался произнести как можно мягче. Алина вскочила и бросилась начальнику на шею: – Простите меня. Я не думала что это плохо. Андрон Михайлович такой славный, такой милый человек… Он не преступник…
«Только этого не хватало» – Подумал Ерожин, с трудом снимая руки Алины со своих плеч:
– Ты о Беньковском?
– Да. Он, правда, хороший…
Усадив Сетко в кресло, Петр Григорьевич налил из графина воды, и подал Алине:
– Пей и успокойся.
– Я не могу писать. Мне стыдно. – Всхлипывая и стуча зубками о стекло стакана, умоляла она.
– Ты с ним спала?
Алина опустила глаза и утвердительно кивнула:
– Только два раза.
– С этим уродом?! – Не выдержал Петр Григорьевич.
– Он совсем не урод. У него немножко глаза косят…
– И ноги разные. – Добавил подполковник.
– Ну и что. Он же мужчина… Я его за душу полюбила. Я бы за него замуж вышла но, увы, он женат. Вы не думайте. Он меня не обманывал. Он сразу в этом признался…
– Беньковский женат? Первый раз слышу.
– Да. И жена у него парализованная. Он бросить ее не может. Как развестись с калекой?!
Ерожин посмотрел в заплаканные глаза Алины и расхохотался: – Умеет этот прохвост девкам на уши лапшу вешать. Молодец… Твой красавец никогда женат не был. Он профессиональный мошенник и тюрьма по нему плачет.
– Я вам не верю. – Алина встала и зверем зыркнула на Ерожина. Петр Григорьевич понял, что перед ним трудный случай:
– Дура. Ты же работаешь в нашей системе. Спустись в паспортный отдел и наведи о своем хахале справку. Ты же знаешь как добыть секретную информацию для него. Теперь добудь о нем. Я разрешаю. Потом вернешься и доложишь.
Сетко сделала шаг к двери, остановилась, подозрительно заглянула в стальные глаза подполковника и быстро вышла. Петр Григорьевич вернулся за свой стол и хотел продолжить изучение сводок, но зазвонил телефон. Он снял трубку:
– Ерожин слушает.
– Петро, что же ты не приехал. Я тебя до восьми ждал. Потом домой названивал. Тебя и дома нет. Шляешься все… – Бас Грыжина звучал обиженно.
– Прости батя, жену встретил, и все из башки вылетело.
– Надюха приехала… Понятно, не до меня. – Беззлобно проворчал отставной генерал: – Сегодня заедешь. Я же тебе сказал, надо повидаться. – Настаивал Иван Григорьевич.
– Понял, батя. В обед заскочу.
– Добро, Вариных щец отведаешь.
«Нехорошо получилось» – Подумал подполковник, положив трубку. Обижать старшего друга он вовсе не хотел. Но встреча супруги с последующим семейным примирением заслонило текущие заботы, и он забыл про старика.
Сетко вернулась через пол часа. Слезы в ее глазах высохли, взгляд сделался колючим. «Проверила…» – Понял Петр Григорович.
– Вы правы. Он никогда женат не был. – Зло бросила Алина, с трудом сдерживая истерику. Ерожин решил не рисковать: – Иди работай, дома мне все подробно напишешь.
– Я, правда, могу идти?
– Можешь. Только скажи, чем в последний раз интересовался этот хмырь. Два дня назад ты передала его шестерке Лаврентию очередную информацию?
– Это совсем не секрет. Я нашла в архиве…
– Неважно, вываливай.
– Он просил выяснить, в каком лагере в восьмидесятых годах отбывал наказание Эдуард Михайлович Кадков. И кто из воровских авторитетов находился в заключении с ним в тоже время.
На этот раз покраснел подполковник.
– Что с вами? Вам нехорошо. – Спросила Алина.
– Нет девочка, все в порядке. Сегодня свободна, завтра утром принесешь мне свое покаяние. – Закрыв за Сетко дверь, Ерожин подошел к окну, и посмотрел на осенний Эрмитаж. За стеклом летели звездочки первого снега и, опустившись на асфальт, таяли. «Скоро начнется зима. Первый снег очень любят охотники» – почему-то вспомнил подполковник. И еще ему подумалось, что на этот раз в качестве дичи выступает он сам.
* * *
Михеев подкатил к главному входу Клязьменского пансионата прямо к обеду. По дороге он мучительно думал, чем объяснит свое возвращение. Сматываясь от сюда, он соврал коридорной, будто его срочно вызвали в порт. Так ничего и не выдумав, вошел в холл и, поздоровавшись с охранниками, вдруг выпалил: – Ребята, я у вас бумажку с нужным телефоном забыл. Друга найти не могу.
– Если в номере оставил, спроси администратора. – Посоветовал парень в камуфляжном костюме: – Хотя бумажку скорее всего уборщицы выбросили.
Администраторша оглядела свой письменный стол, выдвинула один за другим несколько ящиков: – Нет, нам сюда ничего не передавали. Такие вещи у нас только коридорные по своей инициативе могут сохранить. Это если им постоялец приглянется. – Улыбнулась начальственная дама.
– А Галя сегодня дежурит?
– Она в столовой. Рима заболела, пришлось ставить Галю на раздачу. Пройдите, вы же у нас все знаете.
Глеб снял куртку и пошел в столовую. При виде высокого моряка, Галя эмоций не проявила.
– Чего, отменили плаванье? – Спросила она безразличным тоном. Белый передник и поварская шапочка выглядел на девушке весьма органично.
– Ты как заправская барменша. – Глеб сделал комплимент и застыл в ожидании. Галя обслуживала клиента.
– Чего ты, как в церкви. Бери поднос, выдам обед. У нас сегодня киевские котлеты клевые… – Бросила она Михееву.
– Я не жить. На меня обеда нет. – Отказался Глеб.
– Ничего, выкроим. Сегодня трое отдыхающих в десятом напились, раньше вечера не выползут.
Поглощать пищу бывший моряк мог в любое время и в любом количестве. Уговаривать его не пришлось: